В. Новоселов,
В. Толстиков


АТОМНЫЙ СЛЕД НА УРАЛЕ

       За полувековую историю ядерной энергетики в мире произошло три крупные аварии: в Англии на военном реакторе Уиндскейле, в США - на атомной станции Тримайл-Айленд и в СССР на Чернобыльской АЭС вблизи Киева. Чернобыльская катастрофа, происшедшая 26 апреля 1986 года, считается одной из самых тяжелых техногенных катастроф на нашей планете и занимает особое место в истории мировой цивилизации.

       Чернобыльская авария вызвала большую озабоченность мировой общественности, которая узнала о ней сразу из сообщений средств массовой информации. Однако на Южном Урале почти за 30 лет до Чернобыля произошла крупная радиационная авария, о которой на протяжении длительного времени общественность практически ничего не знала. Позднее она стала общеизвестной, как Кыштымская авария или Взрыв-57. Она произошла на комбинате "Маяк" в 1957 году.

       Впервые о ней на Западе узнали из опубликованного в 1958 году сообщения одной из датских газет, выходившей в Копенгагене. Однако оно было неточным. Говорилось, что произошла какая-то авария во время советских ядерных испытаний в марте этого года. Несколько позже в докладе Национальной лаборатории США в Лос-Аламосе появилось предположение, что в Советском Союзе якобы произошел ядерный взрыв во время больших военных учений. Строились и другие догадки, выдвигались различные версии на сей счет. Все они были неточны.

       Что же произошло в действительности 40 лет назад?

       29 сентября 1957 года, в воскресный день, в 16 часов 22 минуты по местному времени на радиохимическом заводе взорвалась одна из емкостей, так называемая банка № 14 комплекса С-3, служащая хранилищем высокоактивных отходов. Взрыв, мощность которого была эквивалентна взрыву 80-100 тонн тротила, полностью разрушил емкость из нержавеющей стали, находившуюся в бетонном каньоне глубиной 8,2 метра.

       Мощность взрыва часто преувеличивалась во многих отечественных и зарубежных публикациях. "Громыхнуло", мол, так, что в окнах домов Сороковки повылетали все стекла и распахнулись все двери. На самом деле мало кто из жителей закрытого города обратил внимание на этот взрыв. Тем более что примерно на это время планировался взрыв в одном из каменных карьеров, в котором добывался щебень. Не следующий день после аварии город жил спокойной, вполне размеренной жизнью. Многие горожане еще долгое время так и не знали об аварии.

       Если бы мощность взрыва соответствовала пятистам тоннам тротила, как писал французский журналист Ж.-Ф. Ожеро в газете "Монд", то неизбежно должны были взорваться другие такие же емкости, находившиеся рядом. При этом следует сказать, что даже люди, находившиеся поблизости, не пострадали.

       В этот день комплекс С-3 обслуживала бригада, в которую входили техник В.И. Комаров, аппаратчики М.А. Даранов и Д.И. Хорошев, машинист насосной станции по охлаждению комплекса В.М. Осетров и электромонтер Г.В. Кунакбаев. Эта злополучная смена началась как обычно в 13 часов 40 минут. Через некоторое время они заметили желтый дым, идущий из дверей комплекса С-3. Предположив, что причиной его является неисправность электропроводки, они отправились внутрь. Проводка оказалась исправной, и, не задерживаясь, они покинули помещение буквально за 20 минут до взрыва. Все пятеро хорошо запомнили момент взрыва.

       В. М. Осетров: "Взрыв застал меня у щита с приборами. Сначала почувствовал сильное содрогание земли, потом услышал грохот, полетели разбитые стекла с большого окна, но меня с дверьми вынесло наружу".

       М.А. Даранов: "Когда зашел за перегородку душевой, там уже был Кунакбаев. Помню: только взялся за вентиль, чтобы горячую воду открыть, услышал хлопок. Я еще подумал, что-то с краном случилось, и тут же глухое "ф-ф-фук". За перегородкой услышал звон разбитых стекол".

       Г.В. Кунакбаев: "Когда вышли из душевой, то увидели усеянный осколками пол и лежащие друг на друге ящики со спец-одеждой. К выходу пошли по брошенным на пол комбинезонам".

       В.И. Комаров: "Не дозвонившись до диспетчера, я вышел из комнаты. Взрыв застал меня в коридоре. Сначала подкинуло и бросило на пол, потом услышал звук удара, Встал и поспешил на улицу. На том месте, где возвышался холм комплекса С-3, стоял высокий столб пыли белого цвета, за которым ничего не было видно. От поднявшейся тучи стало темно. На фоне 150-метровой заводской трубы заметил летящую многотонную бетонную крышку, сорванную взрывом с емкости".

       На вопрос: "А было ли в момент взрыва страшно?" - все пятеро ответили, что нет. Страх пришел позднее, когда все увиденное прокручивалось в памяти много раз. Последствия аварии осознавались не сразу. Правда, В.И. Комаров сказал: "Знаете, в первый момент, когда я увидел перед собой облако, возникла страшная мысль: а не ядерный ли это взрыв? Но форма поднимающейся тучи никак не напоминала атомный гриб".

       Во взорвавшейся емкости было 20 млн. кюри радиоактивности, обусловленной стронцием-90, цеэием-137, церием-144, цирконием-95, ниобием-95, рутением-106. 10 процентов радиоактивности было поднято в воздух на высоту до одного километра. Остальная часть отходов, 18 миллионов кюри, выброшенных из емкости, осталась на промышленной площадке. Радиоактивное облако, состоящее из радиоактивной пыли, покрыло многие объекты химкомбината.

       В зону загрязнения попали реакторные заводы, новый строящийся радиохимический завод (объект 35), завод по производству радиоизотопов (обьект 45), пожарная часть, военные городки и лагерь заключенных. Очевидец тех событий, подполковник в отставке, И.Ф. Серов вспоминал: "Я занимал тогда должность начальника химической службы и был в день взрыва дежурным по полку охраны, который находился всего в километре от реакторного завода 37. Рядом с нашим полком внутренних войск находился полк военных строителей и лагерь заключенных.

       Тот день был солнечный и как никогда - теплый. Многие жители города находились на стадионе "Химик", где состязались две ведущие команды города за призовое место по футболу. Казалось, ничто не предвещало трагедии.

       Примерно около 16 часов 30 минут раздался сильный взрыв. От взрыва вылетели стекла из всех окон казарм, обращенных к фронту ударной волны, были сорваны металлические ворота. Все военнослужащие в первый момент выбежали на улицу, некоторые, считая, что началась война, побежали в оружейный парк за оружием... Там, где находилось хранилище радиоактивных отходов, поднялся огромный бурый столб пыли, который направлялся в сторону расположения полка". В момент взрыва в районе комбината дул порывистый юго-западный ветер. Его скорость в приземном слое составляла 5 м/сек., на высоте 500 м -10 м/сек. С этой скоростью воздушные массы из района химкомбината двигались в направлении Багаряка, Каменска-Уральского, пройдя расстояние до них за 3-4 часа.

       Два миллиона кюри радиоактивности, подхваченные юго-западным ветром, разнесло по лесам, озерам, полям на площади около 20 тыс. кв. км в Челябинской, Свердловской и Тюменской областях. Радиоактивное облако достигло района Тюмени через 6-8 часов после аварии. Полностью процесс формирования первоначального радиоактивного следа завершился через 11 часов после взрыва.

       По своим масштабам и последствиям радиационная авария, произошедшая 29 сентября 1957 года, оценивается специалистами как одна из крупнейших в мире. Она принесла немало горя и страдания жителям ряда районов Челябинской и Свердловской областей.

       Министр среднего машиностроения СССР БП. Славский первым в столице получил сообщение об аварии. Б.В. Брохович, директор комбината в 70-80 годах, приводит в своей книге его рассказ о взрыве: "Доклад с комбината был путаный, директор Демьянович находился в командировке в Москве. Мы собрались в министер-стве и решили, что, видимо, был атомный взрыв. Надо докладывать правительству, Хру-щев в отпуске, его заменял Микоян. Я доложил ему, что произошел атомный взрыв и выезжаю на место. Я приказал:

       - Немедленно вызовите Демьяновича в министерство.

       Демьяновича, Штефани и Смоляра разыскали в Московском цирке на Цветном бульваре. День-то был выходной, воскресный".

       В тот же день отправили специальным самолетом на Урал.

       На протяжении всего пути из Москвы домой Демьяновича не покидали слова Славского: "Атомный взрыв на комбинате?.. Атомный взрыв...? Как это могло произойти? Какие последствия?"

       Как свидетельствуют архивные документы и воспоминания очевидцев, авария в сентябре 1957 года для многих была полной неожиданностью. В то время на комбинате царила обстановка спокойствия и определенной уверенности, которая перерастала в благодушие и самоуспокоенность.

       Комбинат работал с каждым годом все устойчивее, стабильнее. Наработка оружейного плутония шла успешно. Благодаря творческому поиску ученых, инженеров комбината мощность атомных реакторов сумели повысить в пять раз без каких-либо дополнительных затрат. Это техническое достижение принесло стране колоссальную экономию финансовых и материальных ресурсов. Не надо было строить и новые атомные реакторы.

       Многим в то время казалось, что самый трудный период начала атомной эры - пуска и наладки ядерного производства - остался позади, а дальше будет проще и легче. Тем более, что в это трудное время не было на комбинате каких-либо крупных аварий. А если и случались небольшие инциденты, как правило, они не выходили за пределы химкомбината. В условиях жесточайшей секретности о них знали немногие не только вне его, но и в самом коллективе.

       Между тем были случаи, что должны были настораживать, не терять бдительность. В марте 1953 года в каньоне отделения готовой продукции радиохимического завода произошла самопроизвольная цепная реакция при работе с раствором плутония. В результате этой аварии пострадали двое работников - исполняющий обязанности начальника производства А.А. Каратыгин и оператор Г.Н.Акулова. В апреле 1957 года случился подобный инцидент из-за несоблюдения технологических правил в камере очистки и фильтрации урана. В результате переоблучились шесть работников, один из которых вскоре умер.

       Характерно, что различные технические инциденты, неполадки, порой отнюдь далеко не безопасные, происходили преимущественно на основном производстве. Отсюда, естественно, и ждали неприятностей, сюда направляли главные профилактические усилия по предотвращению возможных аварий и инцидентов. Но в сентябре 1957 года беда пришла неожиданно с другой стороны, откуда ее ждали меньше всего - с хранилища радиоактивных отходов. Надо признать, хранению и переработке радиоактивных отходов руководством комбината уделялось меньше внимания, чем основному производству. Это считалось второстепенным делом.

       Как отмечалось в "карательном" приказе по Минсредмашу от 1 ноября 1957 года, "изучение причин взрыва емкости с радиоактивными отходами показало, что эксплуатация ее осуществлялась неудовлетворительно. Утвержденный главным инженером комбината регламент охлаждения банок комплекса нарушался начальником цеха". В докладной записке в адрес ЦК КПСС министр Е.П. Славский также сообщал: "Расследуя на месте причины взрыва, комиссия считает, что главными виновниками этого происшествия являются начальник радиохимического завода т. Пащенко и главный инженер этого завода т. Ермолаев, допустившие грубые нарушения технологического регламента эксплуатации хранилищ радиоактивных растворов, директор комбината т. Демьянович и главный инженер этого комбината т. Мишенков, которые знали об этих нарушениях и не принимали мер к строгому соблюдению имеющихся инструкций по эксплуатации хранилищ".

       Поначалу члены комиссии по расследованию причин аварии считали, что она могла произойти или в результате ядерной цепной реакции на плутонии, или взрыва смеси гремучего газа, или взрыва сухих солей нитратов и ацетатов натрия, образовавшихся при испарении воды из радиоактивных отходов.

       Как пишет доктор химических наук Л.П. Сохина, работавшая долгое время начальником ЦЗЛ химкомбината, первая предполагаемая причина отпала сразу же. Расчеты показали, что даже при наличии в емкости плутония в 100 раз больше, чем предусмотрено по регламенту, цепная реакция невозможна. Отсутствие в продуктах взрыва короткоживущих изотопов бария-140, лантана-140, хрома-51, которые всегда присутствуют при ядерной цепной реакции, также подтвердило отсутствие самопроизвольной цепной реакции. Маловероятной оказалась и вторая предполагаемая причина - взрыв гремучей смеси. Взрыв водорода не мог вызвать столь сильные разрушения, имевшие место 29 сентября 1957 года.

       В результате взрыва с 14-й емкости была сорвана бетонная плита весом 160 тонн, одновременно были сорваны и сметены бетонные крышки с двух соседних емкостей. В здании, расположенном в 200 м от точки взрыва, были выбиты все рамы, разрушена кирпичная стена. В производственных помещениях, находящихся от эпицентра взрыва на расстоянии 1800, 2000 и 2700 м, были выбиты стекла. Техническая комиссия Минсредмаша установила, что в банке № 14взорвалась смесь сухих солей, количество которых достигало 70-80 тонн.

       Радиационная авария 1957 года показала, что к хранению высокоактивных отходов следует относиться с особой ответственностью, как и к основному ядерному производству.

       Несмотря на то, что авария произошла во многом по вине работников комбината, никто не был привлечен к ответственности. Фактически один М.А. Демьянович принял на свои плечи весь груз вины. На основании приказа по Министерству его освободили от обязанностей директора комбината "за ослабление производственной дисциплины" и отправили главным инженером на предприятие того же профиля в Сибирь. Многие тогда на химкомбинате искренне сочувствовали Демьяновичу и считали, что с ним поступили несправедливо. Впрочем, наказание отнюдь не столь уж суровое.

       В ЦЕНТРЕ ВЗРЫВА

       Сразу же после взрыва дежурные дозиметристы ряда объектов химкомбината отметили резкое возрастание радиационного фона, и тотчас на промплощадку были вызваны руководители подразделений комбината, которые находились в городе.

       Первая приблизительная оценка радиоактивного загрязнения на промплощадке была произведена через 12 часов после взрыва. На расстоянии около 100 м от места взрыва мощность дозы гамма-излучения превышала 100000 микрорентген в секунду (принятая норма по облучению равнялась 2,5 микрорентгена в секунду за 6 часов). На расстоянии 2,5 - 3 км от центра взрыва мощность дозы колебалась от 1000 до 5000 микрорентген в секунду.

       Загрязненными оказались многие производственные здания, строящиеся объекты, паровозы, вагоны, автотранспорт, бетонные и железные дороги, а также многое другое. Основное пятно радиоактивного загрязнения находилось на территории промплощадки. Взорвавшаяся емкость была полностью разрушена. Нарушенной оказалась система охлаждения других емкостей. В любую минуту мог произойти новый взрыв, катастрофа стала бы еще значительнее. Надо было как можно быстрее подать воду для охлаждения емкостей с высокоактивными отходами. Сделать это оказалось очень непросто из-за большой загрязненности прилегающей территории, высоких доз излучения.

       Немедленно были разработаны специальные "Первоочередные санитарные мероприятия по комплексу С-3 и ДБ". Их утвердил министр Славский. После того как произвели отсыпку дорог для подъезда к комплексу С-3 и территории для размещения механизмов и оборудования, начали сверлить отверстия в железобетонных стенах и перекрытиях емкостей для подачи в них воды. Работы велись с исключительным риском, в условиях невероятной спешки - новый взрыв мог прогреметь в любую минуту. Так как гамма-излучение превышало норму 8 тысячи раз, разрешалось работать здесь только 2-3 минуты в смену. Поэтому требовалось большое число бурильщиков. Пришлось в экстренном порядке обучить бурильным работам команду в 400 человек. Под руководством опытных бурильщиков, срочно прилетевших из Красноярска-26, солдаты успешно справились с поставленной задачей.

       А.Н. Зайцев, один из активных участников ликвидации последствий аварии, работавший в то время начальником ремонтно-строительного цеха комбината, вспоминал: "Мы спросили прибывшего директора комбината М.А.Двмьяновича:

       - Можно нам на время прекратить бурение?

       Ответ последовал незамедлительный и категоричный:

       - Ни в коем случае! По этим мероприятиям два раза в день докладывают лично товарищу Хрущеву!..

       Тяжелая ситуация сложилась на строительстве нового радиохимического завода или, как его тогда называли, "дублер Б". Строящийся завод подвергся исключительно сильному загрязнению. Вопрос стоял ребром: продолжать или свернуть строительство. Его начальник М.В. Гладышев вспоминает: "Вскоре на объект приехал главный инженер строительства подполковник А. К. Грешнов, а затем сам Е.П. Славский. Он стал спрашивать, не лучше ли строить заново на другом месте. Строители молчали, и мне пришлось отвечать на этот вопрос. Это была трудная минута. Что выбрать, что надежней, быстрей, проще?

       Загрязнение объекта было большим, продукты деления разные, в основном стронций-90, цирконий-ниобий и цезий-137. Радиоактивность долгоживущая, около тридцати лет, защита от цезия непростая - это гамма-излучатель. Опыта отмывки поверхности , особенно стен, перекрытий и крыш, не было. Специальной техники никакой, в наличии лишь пожарные машины, бульдозеры, лопаты и отбойные молотки.

       И все же я предложил вести работы по отмывке, сразу же подчеркнув, что все надо начинать с организации пункта переодевания, т.е. надо срочно достроить санпропускник. Славский был в большом возбуждении, сильно нервничал и начал с того, что отругал нас самыми крепкими словами в русском изложении".

       Следует подчеркнуть, что работы по локализации и ликвидации последствий аварии начались сразу же, без какого-либо промедления. На загрязненных объектах организовали санитарные отряды по очистке дорог из состава военно-строительных частей, работников Центральной заводской лаборатории, железнодорожного цеха.

       Дороги мыли специальными paстворами и просто водой. Использовали поливные и пожарные машины, бульдозеры и автогрейдеры. В наиболее грязных местах снимали слой почвы до 20 сантиметров и отвозили в ямы-могильники. Другие сильно загрязненные участки засыпали землей. Особенно много усилий пришлось приложить на месте взрыва и вокруг него. Здесь насыпали слой земли в 50-100 сантиметров, а в местах, особо загрязненных - до двух метров.

       3 октября Славский издал приказ, которым обязал начальника строительства П.Т. Штефана сформировать два отряда по 200 солдат в каждом. В приказе указывалось, что участники ликвидации последствий аварии будут уволены в запас после окончания работ. Определялась и максимальная доза облучения за все время работ - 25 рентген (но на практике это указание соблюдалось далеко не всегда). В приказе говорилось о том, что дезактивацию следует проводить водой и специальными растворами, загрязненные камни и предметы закапывать отдельно, радиоактивные участки покрывать грунтом, оборудовать свинцовыми листами кабины бульдозеров и автомашин.

       На первых порах пришлось преодолевать и радиационную боязнь - радиофобию. Вот как об этом повествует М.В. Гладышев в своей книге "Плутоний для атомной бомбы": "Но тут натолкнулись на то, что и должно было произойти.

       Рабочие-солдаты не идут месту уборки и очистки. Они стоят и молчат, команду не выполняют, тем более их командиры и не стараются командовать как положено, сами боятся. Видя эту ситуацию, мы с А.Ф. Лызловым, проходя мимо группы солдат-рабочих, небрежно сказали: "Пошли, ребята". Но и это не помогло,

       Тогда мы вышли на опасную площадку возле здания 816, встали, закурили и начали разговаривать спокойным голосом, не обращая внимания на них. Это помогло. Начали подходить к нам и стали работать".

       Появились плуги, начали перелопачивать землю, и до морозов территория стала проходной. Всю зиму чистили стены, крыши, перекрытия, снаружи и внутри зданий и через год приступили к нормальным монтажным работам. Так переживал катастрофу объект ДБ - сосед объекта Б, где произошел взрыв банки".

       В ликвидации последствий аварии принимали участие подразделения Южно-Уральского управления строительства, в том числе и воинские части, входившие в его структуру. По первоначальным расчетам для работ только на объектах комбината должно было быть задействовано 7,8 тысячи человек. Фактически же в наиболее напряженное время здесь работали 10,5 тысячи строителей и монтажников.

       Были установлены строгие санитарные нормы и правила. Определялась максимальная доза облучения на весь период работ не более 25 рентген, дневная доза облучения - не более 0,05 рентгена (1 рентген за 20 рабочих дней). После получения 25 рентген был предусмотрен вывод с этих работ на три месяца. Однако эффективный контроль был возможен только в условиях постоянного состава участников ликвидации аварии на конкретном объекте.

       Как же обстояло все это на самом деле, на практике? Многочисленные факты свидетельствуют о том, что выполнение дезактивационных работ проводилось в условиях нарушений норм правил медицинского и дозиметрического контроля. В самом начале работ на 10 тысяч участников ликвидации последствий аварии имелось всего 1,5 тысячи мест в санпропускниках. Сроки ввода новых санпропускников были сорваны.

       Даже через год после взрыва строители и монтажники в санпропускниках имели всего 6 тысяч мест. И это на 9,2 тысячи фактически работающих в то время.

       Большинство участников ликвидации последствий аварии привлекались к работам в очагах загрязнения без предварительного медицинского освидетельствования со всеми вытекающими отсюда последствиями. Нарушалась периодичность вывода и повторного ввода ликвидаторов аварии в очаги загрязнения после истечения установленной нормативной продолжительности работы. На практике "вывод-ввод" в очаги загрязнения означал просто перевод с одного загрязненного участка работы на другой. Все это полностью исключало возможность наладить суммарный учет доз облучения. По утверждению Ваганова, такое положение дел оставалось постоянным. Фактически сознательно, по его мнению, создавались условия для исключения возможности наладить суммарный учет доз облучения. Постоянно превышалась, нередко в десятки раз, и норма дневного облучения - 0,05 рентген.

       Документы свидетельствуют о систематическом нарушении всех нормативов. На вопрос "Вы знаете, сколько рентген набрали за время ликвидации аварии 1957 года?" абсолютное большинство ликвидаторов отвечает: "Нет, такого учета не было".

       Заместитель главного инженера Южно-Уральского управления строительства Л.В. Антонов, один из активных участников ликвидации последствий аварии, вспоминает: "Никакого индивидуального контроля не было. Работали до тех пор, пока не придет дозиметрист и не скажет "хватит"!"

       До мая 1958 года не оборудовали ни одну из десяти моек строительных машин и механизмов, предусмотренных приказом Славского. Техника на ремонт и техобслуживание после работы в очагах радиоактивного загрязнения поступала без дозиметрического контроля, без обмыва до санитарных норм. В ремонтных зонах отсутствовал дозиметрический контроль. Основная масса военных строителей длительное время не была охвачена дозиметрическим контролем. На бригаду выделялось в лучшем случае 1-3 дозиметрических фотокассеты, показания которых часто не учитывались.

       Все это, естественно, приводило к переоблучению ликвидаторов аварии и, как следствие, большой их сменяемости. Только за период с 1 октября 1957 года до 1 июня 1958 года трижды был заменен в зонах загрязнения весь персонал инженерно-технических работников строительных и монтажных организаций. Замена рабочих, военных строителей проходила еще более интенсивно. Ввиду недостатка рабочей силы вносились даже предложения установить дозу облучения 45 рентген за двенадцать месяцев работы с выводом на 6 месяцев и 75 рентген за 24 месяца с выводом на год.

       Многие ликвидаторы аварии 1957 года переоблучились, как говорится, в силу суровой необходимости. Но имелось немало и других случаев, когда переоблучались по незнанию, из-за пренебрежительного отношения к радиационной опасности, а иногда просто из-за бравады и элементарной глупости.

       В своих воспоминаниях об участии в ликвидации аварии начальник 1-го Главного строительного управления Минсредмаша Н.Н. Волгин также пишет о собственной беспечности: "Мы с Александром Дмитриевичем (А.Д. Зверев - начальник 4-го Главного управления Минсредшша - примеч. авт.) смело ходили вокруг взорвавшейся емкости, осматривали цех, и опасность радиоактивного облучения как-то не доходила до нашего сознания".

       В день аварии очень повезло городу атомщиков. Радиоактивное облако миновало его стороной - сыграло свою роль удачное расположение - при закладке учли розу ветров. Однако, несмотря на эти благополучные обстоятельства, через сутки фон по бета-излучению в Челябинске-40 возрос в 1200 раз. А по гамма-излучению - в 40 раз. В первые часы после взрыва радиоактивность заносилась сюда колесами автомашин, а также загрязненной одеждой и обувью работников химкомбината и строительства. Загрязненность радиоактивными веществами особенно возросла в столовых и магазинах, даже в детских дошкольных учреждениях. Сильно загрязненными после аварии оказалось большое количество денег, различных документов.

       Некоторые горожане, стремясь избавиться от "грязных" личных вещей, сдавали их в комиссионный магазин, продавали на рынке. Поэтому здесь пришлось временно запретить продажу промтоваров, а в "комиссионке" стали проверять дозиметром все поступающие вещи.

       С большим опозданием в Челябинске-40 стали проводить дозиметрический контроль. Не сразу обратили внимание на загрязненность улиц города, столовых и магазинов, подъездов зданий. Дальнейшее поступление радиоактивности было приостановлено путем запрещения въезда транспорта с промплощадки в город, организации моек автомашин, установления дозиметрических постов и т. д.

       Все без исключения контрольно-пропускных пунктах проходили через проточные поддоны для мойки обуви, которая особенно загрязнялась. Здесь происходили различные казусы. На второй день после установления подобного контроля с места аварии возвращался на автомобиле министр Е.П. Славский. Переодевался он в заводоуправлении, расположенном в городе. Дежуривший в это время на КПП опытный дозиметрист Ю.А. Петров остановил машину и велел Славскому выйти из нее. Замерив резиновые сапоги министра дозиметром, он попросил его подойти к обмывочному поддону. Ефим Павлович молча посмотрел на дозиметриста, медленно снял один сапог, затем второй и, выбросив их на обочину, властно приказал шоферу: "Поехали!". Потом многие видели в заводоуправлении, как министр Славский, довольно крупный мужчина, шел по лестницам в одних носках. Этим случаем многие были шокированы. Он сыграл свою положительную роль. "Надо же, сам Славский, - передавали друг другу, - остановлен был на КПП каким-то дозиметристом". Соблюдать все требования на КПП стали бе-зоговорочно.

       В первое время после аварии среди горожан имели место всевозможные слухи и домыслы. Кое у кого возникли "чемоданные" настроения, некоторые уехали тогда из города. Слухи и панические настроения решительно пресекались. Серьезное внимание на проведение разъяснительной работы стало обращаться не сразу, а с большим опозданием.

Источник: Новоселов, В. Атомный след на Урале: главы из книги / В. Новоселов, В. Толстиков // Южноуральская панорама. - 1997. - № 25, 26.