В.И. Шевченко


ПОМНЮ ВСЮ ЖИЗНЬ (И.В. КУРЧАТОВ)

       В № 1 нашей газеты мы начали публиковать материалы к 100-летию И.В. Курчатова и А.П. Александрова. Еще раньше, в № 51 (76) за 2001 год, были опубликованы материалы к 100-летию Б. Г. Музрукова. В редакцию приходят первые отклики.

       Вот что пишет Василий Иванович Шевченко, старший диспетчер ПО "Маяк", ветеран комбината и города:

       - В связи с подготовкой проведения юбилейного торжества, посвященного 100-летию со дня рождения И.В. Курчатова, выдающегося физика России, я хотел бы рассказать о некоторых моментах жизни и деятельности этого прекрасного человека. Для этого есть основания.

       В 1947 - 48 годах я проходил стажировку на реакторе Ф-1 лаборатории №2 АН СССР, руководимой И.В. Курчатовым.

       С марта 1948 по июль 1951 года под его руководством участвовал в наладке и пуске Первого промышленного реактора "А" и исследовательского - "АИ" на заводе 156.

       В эти периоды мне постоянно приходилось общаться с Игорем Васильевичем.

       Его предки были из крепостных крестьян, вывезенных из Подмосковья Балашовым, владельцем Симского чугунолитейного завода на Южном Урале.

       В поселке Сим 12 января 1903 года в семье помощника лесничего Василия Алексеевича Курчатова родился Игорь Васильевич. Дед, Алексей Константинович, к тому времени из простых горнозаводских рабочих выбился в казначеи. Ценой многих лишений он дал сыну Василию, как и его шестерым братьям и двум сестрам, среднее образование. Отец Курчатова, Василий Алексеевич, сначала окончил Благовещенское двухклассное училище, потом Уфимское землемерное и получил звание частного землемера. Мы знаем теперь, что его сыну суждено было стать выдающимся ФИЗИКОМ.

       Но Игорь Васильевич в детстве, по воспоминаниям близких, особой склонности к физике не имел.

       Но что он, безусловно, унаследовал от отца и деда - это трудолюбие. Любовь к труду проходит через всю жизнь этой старой рабочей семьи.

       В документе, выданном Василию Алексеевичу Симским лесничеством, говорилось, что он "...во все время своей службы проявлял полное знание своего дела и всегда исполнял его добросовестно и аккуратно, постоянно проявлял большой интерес к своему делу при безукоризненном поведении".

       Мать И. В. Курчатова, Мария Васильевна, отличалась твердостью и решительностью характера, незаурядным умом. Она окончила училище с правом на звание домашней учительницы и до замужества некоторое время работала помощницей учителя.

       Игорь - второй ребенок в семье. Сестра Антонина была на пять лет старше. В 1905 году родился третий ребенок - его назвали Борисом.

       Первые уроки русского языка и арифметики Антонине, как впрочем, потом Игорю и Борису, давала мать.

       В 1908 году Василий Алексеевич переезжает в город Симбирск и определяется на службу в Симбирскую землеустроительную Комиссию.

       В 1911 году Игорь начал учиться в приготовительном классе казенной мужской гимназии. Но в Симбирске он проучился всего год - у сестры обнаружился туберкулез, и семья спешно уехала в Крым. Однако спасти Антонину не удалось.

И. Курчатов в подготовительном классе Симбирской гимназии. 1911 г.

       Жили Курчатовы на окраине Симферополя. Почти все свободное время Игорь и Борис проводили в прогулках, дальних походах.

       Василий Алексеевич каждое лето ездил на землемерные работы в разные районы Крыма и неизменно брал с собой сыновей, которые во всем ему помогали.

       В одну из таких поездок Игорь и Борис впервые увидели паровые молотилки. Юноши крутились возле машин с утра до вечера, мечтали поработать на них. Как-то им доверили самим обслуживать паровик, и мальчишки с особым удовольствием подбрасывали солому в топку, накачивали воду в котел, следили за давлением пара, числом оборотов маховика. Эта работа надолго запомнилась Игорю.

       Первая встреча с морем оставила у Игоря и Бориса неизгладимое впечатление. Большую часть времени мальчишки проводили у воды. Купались, играли, с восхищением следили за утлыми суденышками рыбаков, в любую погоду бесстрашно выходившими в море.

       Вот это люди! - восторженно говорил Игорь - знают, что опасно, но идут...

       К концу лета окрепшие, загорелые Игорь и Борис возвращались в город. Начиналась учеба, работа...

       В 1912 году в Симферополе Игорь поступает в первый класс гимназии. Подвижный, веселый, с черными, живыми глазами и ярким, заливающим щеки румянцем, он учится легко и отлично.

       Директор гимназии Карпачинский, обратив внимание на десятилетнего Игоря, как-то сказал родителям: "Поверьте моему опыту старого педагога, Игорь - будущий медалист".

       Однако дома не замечали, чтобы Игорь готовил уроки. Как он учил их, не знал даже брат Борис, друг и верный товарищ Игоря на протяжении всей его жизни, особенно в самый сложный период - период атомной эпопеи.

       Игорь много читал, играл с товарищами, увлекался футболом, французской борьбой, выпиливанием по дереву.

       Продолжительной была пора увлечения музыкой. Игорь играл в школьном струнном оркестре на балалайке и мандолине. Занятия музыкой он бросил, но любовь к ней сохранил на всю жизнь. Посещение концертов для него всегда было большой радостью. Музыка Чайковского, Бородина, Мусоргского, Рахманинова, их концерты.

       величественные оратории вдохновляли и поддерживали его творческие силы до самых последних дней.

       В Симферополе в руки мальчика попала книга Корбино "Успехи современной техники". Ее автор в начале 30-х годов, будучи сенатором Италии, оказывал большую поддержку группе великого ученого XX века Энрико Ферми в замечательных работах по физике атомного ядра.

       Игорь стал собирать техническую литературу. Мечтая о профессии инженера, он вместе с товарищами по классу Луценко и Ляхницким изучает аналитическую геометрию в объеме университетского курса, решая многочисленные математические задачи.

       Но с каждым годом первой мировой войны материальное положение семьи становилось все тяжелее. Пришлось помогать отцу.

       Игорь работал на огороде и вместе с отцом ходил на консервную фабрику пилить дрова. Вечерами работал в мундштучной мастерской. Дело спорилось. Он с удовольствием видел, как бесформенный кусок дерева в его ловких руках приобретал художественные пропорции.

       Вскоре Игорь поступаете вечернюю ремесленную школу в Симферополе, получает квалификацию слесаря, выполнив все работы - около 12 проб возрастающей сложности. Позднее это пригодилось - работал слесарем на небольшом механическом заводе Тиссена.

       В последних классах гимназии, несмотря на необходимость зарабатывать на жизнь, Игорь успевает читать много художественной литературы русских и иностранных авторов.

       Большую роль в его культурном развитии сыграл учитель словесности Л.В. Жирицкий, высоко ценивший способности Игоря. Один из выдающихся учителей Крыма, он имел большую личную библиотеку. Каждый день приходилось видеть его с кипой книг, из которых немало читал Игорь. Жирицкий умел привить любовь к литературе и добивался от своих лучших учеников глубокого изучения предмета, далеко выходящего за рамки школьной программы.

       Об успехах Игоря в гимназии свидетельствуют сохранившиеся аттестаты, в которых единственным баллом всегда была пятерка.

       В 1920 году Игорь Курчатов окончил гимназию с золотой медалью.

       В 1918 году в Симферополе создается Таврический университет. Его ректором становится академик В.И. Вернадский. С приходом Советской власти, в ноябре 1920 года, Таврический университет преобразуется в Крымский Государственный университет, и ректором становится профессор А.А. Банков, один из крупнейших русских химиков и металловедов, позже избранный в академики.

       Замечательный ректор, он, несмотря на скромное оборудование университетской лаборатории, свой курс общей химии сопровождал остроумными и эффективными демонстрационными опытами.

       На физико-математическим факультете читали лекции профессора Н.М. Крылов, М.Л. Франк, Н.С. Кошляков, Л.А. Вишневский и другие. В 1919-1920 годах в Университете работал И.Е. Тамм. В ноябре 1920 года несколько лекций прочитал А.Ф. Иоффе.

       В сентябре 1920 года на первый курс физико-математического факультета поступило около 70 человек, в том числе Игорь Курчатов. В холщовых брюках и такой же толстовке, подвязанной красным шнуром с кистями, он выглядел мальчиком застенчивым, но подкупающим своей жизнерадостностью, кипучей энергией и стремлением к знаниям. Взволнованные блестящие глаза, вспыхивающие при разговоре, черный "бобрик" волос, загорелое, очень худое, но румяное лицо выделяли его среди студентов, таких же молодых, как и он. Самой удивительной была замечательная дружеская атмосфера университета.

       Экзамены прошли успешно. В то время не ставили отметок, но по дружескому тону профессоров видно было, что дела идут хорошо. После первых экзаменов на второй семестр осталось менее 10 человек, в том числе И.В. Курчатов, Б.Г. Ляхицкий, В.И. Луценко, И.В. Поройков, Н.Ф. Правдюк и К.Д. Синельников. Профессора прекрасно знали каждого. Официальных консультаций не полагалось, но профессора часто приглашали студентов к себе на чашку чая, чтобы обсудить самые интересные вопросы, затронутые на лекциях.

       Раньше, в декабре, когда занятия шли полным ходом, в университете появился К.Д. Синельников, дружба с которым сохранилась у Курчатова на всю жизнь.

       Курчатова и Синельникова объединяла любовь к физике, и уже в январе 1921 года они стали своими людьми в скромной физической лаборатории университета.

       Выяснилось, что Синельников хорошо знает токарное и слесарное дело, разбирается в электронике, а у Курчатова "золотые руки", как бы специально созданные для тонких лабораторных работ.

       В конце января 1921 года Синельников был зачислен механиком, а летом Курчатов назначен препаратором в физическую лабораторию. Это давало им еще по 150 граммов хлеба в день к скудному студенческому пайку и явилось подспорьем, которое помогло пережить тяжелые годы.

       Их первым настоящим учителем физики стал приехавший из Севастополя профессор Семен Николаевич Усатый, которому тогда уже было около 50 лет. Это один из виднейших русских электромехаников. Он был близким другом А.Ф. Иоффе, и у него с собой оказались конспекты его лекций по молекулярной физике и термодинамике, с которыми он немедленно познакомил студентов. Для Курчатова и Синельникова его приезд означал много, ведь студенты имели весьма смутные представления о современном состоянии науки. В университете не было ни одной книги Н. Бора по теории атома, ничего не было и об атомном ядре. Последние экземпляры обширного иностранного фонда датировались 1913 годом.

       С приездом профессора С.Н. Усатого в университете начали проводить научные семинары по физике. Курчатов испытал первую необычную, по истине творческую, радость, когда ему вместе с Синельниковым на семинаре, посвященном эффекту Зеемана, удалось экспериментально продемонстрировать расщепление желтой линии гелия и поляризацию компонентов. Это явилось полной неожиданностью для всей кафедры, потому что юноши, как-то роясь в шкафах физического музея, случайно обнаружили стеклянную пластинку в коробочке со штампом фирмы "Хильгер". Изображение подобной пластинки они видели в немецком курсе оптики и теперь поняли, что располагают пластинкой Люммера-Герке. Эта демонстрация, а затем через месяц прекрасно сделанный Курчатовым доклад по электродинамике движущихся сред, сразу создали ему и Синельникову славу многообещающих талантливых юношей. С.Н. Усатый окружил их отеческим вниманием и заботой.

       Работа в лаборатории целиком поглотила Курчатова и Синельникова. Постоянно находясь около Семена Николаевича, они жадно впитывали знания. Однако не все студенты были удовлетворены своим обучением в университете, и вскоре сокурсники Курчатова и Синельникова стали звать их в Петроград, в Политехнический институт.

       Обсудив предложение товарищей о продолжении учебы в Петербургском политехническом институте, Курчатов и Ляхицкий приняли решение сначала окончить Таврический университет. Составили план ускоренной сдачи экзаменов и с жаром принялись его выполнять. Курчатов и Ляхицкий первыми закончили и сдали экзамены по курсу С.Н. Усатого.

       Вот когда проявились у Курчатова волевые качества руководителя. Его товарищам особенно запомнилась подготовка к сдаче экзамена по интегрированию дифференциальных уравнений. Лето, жара, в физической лаборатории на демонстрационном столе стоят еще стол и стулья, чтобы лучше видеть доску. Курчатов гонит к доске по очереди Ляхицкого и Поройкова - излагать материал из французской книги Гурса. Но вот очередь Курчатова. Он хватает книги и прямо с места читает, стремительно делая выкладки на доске. Ляхицкий и Поройков изнемогают. Курчатов один без отдыха продолжает всё в том же темпе. Увидев понурые головы, безжалостно требует: "Устали - курите, чтобы спать не хотелось". Сам худой, румяный, жилистый, курит непрерывно и, сверкая глазами, все так же ясно мыслит, как и утром. Исполнить задуманное немедленно, не отталкивая товарищей, как делают иные в стремлении к личному успеху, а воодушевляя и властью увлекая их за собой, стало стилем его работы на всю жизнь.

       Задуманное выполняли точно. Сдали все экзамены, написали дипломные работы. Лаборатория бедна, а времени - в обрез, поэтому Курчатов выбрал теоретическую тему "Теория гравитационного элемента".

       Расчет электродвижущей силы, возникающей под действием силы тяжести, сделал быстро, использовав принципы термодинамики.

       Летом 1923 года состоялась защита дипломных работ.

       Четырехлетний курс университета пройден за три года!

       Закончен университет. Теперь к чему приложить молодые силы? Если работа физика ограничена тем, что было в лаборатории Таврического университета, то Курчатову этого мало. Товарищи уговаривают его стать инженером.

       Надо было решать, что делать дальше. Сохранились анкеты тех дней, заполненные Игорем. На вопрос, в какое учебное заведение желает поступить, Курчатов в одной из анкет отвечал: в Химико-технологический институт на механическое отделение, в другой - в Политехнический, на металлургическое отделение. Безусловно, твердой ясности о профиле своей будущей специальности Игорь еще не имел. Главное для него было - трудиться в области новой техники.

       Но самое интересное и примечательное в обеих анкетах - это совершенно ясная цель, которую ставил перед собой Игорь Курчатов, намереваясь продолжать образование. На вопрос анкет: "Чем обуславливается ваше желание поступить именно в это учебное заведение?", двадцатилетний Курчатов отвечал: "Стремлюсь отдать свои силы и знания на укрепление хозяйственной мощи республики".

       Наглядное представление об объеме знаний, полученных Курчатовым в университете, дает справка о сданных дисциплинах.

       Первое, что сразу бросается в глаза, - это хорошая математическая подготовка. Среди обязательных курсов отмечены введение в анализ, высшая алгебра, аналитическая геометрия, дифференциальное исчисление, интегральное исчисление, приложение анализа к геометрии, теория поверхностей, теория аналитических функций, интегрирование обыкновенных дифференциальных уравнений, интегрирование дифференциальных в частных производных, вариационное исчисление и теория вероятностей. И по каждому разделу - упражнения. Среди необязательных курсов - два математических: сферическая тригонометрия и теория функциональных последовательностей.

       Очень широко были представлены физика, механика, термодинамика, метеорология, физическая география, теория электромагнитного поля и электроника. И по всем этим курсам предусматривались лабораторные работы и упражнения. В качестве необязательных курсов Игорь изучал еще химию, теорию относительности. Из общественных дисциплин в программе были исторический материализм и основы политического строя РСФСР.

       Высокий уровень преподавания, желание, с которым занимались студенты, дали в сплаве докторскую подготовку и завидную эрудицию выпускникам университета. Группа студентов из 19 человек, в числе которых учился Игорь Курчатов, не осталась в долгу перед Родиной. Из нее, кроме академика Курчатова и действительного члена Академии Наук УССР К.Д. Синельникова, вышло еще шесть профессоров.

       Окончен университет. Но к чему приложить молодые силы? Если работа физика ограничена тем, что было в лаборатории, то этого Курчатову мало. Товарищи уговаривают его стать инженером. Ему уже грезятся величественные сооружения, созданные по его замыслам, спроектированные и рассчитанные им. Еще в детстве, когда отец работал в Сарыголе, он жадно ловил взглядом уходящие вдаль корабли. Быть их создателем - вот счастье жизни! Теперь детские мечты должны сбыться: он будет кораблестроителем.

       Семен Николаевич Усатый уехал в Баку, в Политехнический институт, и зовет к себе работать. Но он не поедет к дорогому учителю. Он поедет в Петроград, в научный центр. Учиться! Учиться!

       Поезд отходил от Симферопольского вокзала. Окончилась юность. Перед Игорем Курчатовым лежала широкая дорога в будущее.

       Долго стоял Игорь у окна старенького вагона. Грустно было на душе - вспоминались подавленный вид обычно веселого отца, его особая предупредительность в последние дни, хлопоты матери, слезы на ее глазах, когда она приникала к нему на прощание.

       Спутник Игоря, Борис Ляхицкий, тоже молча глядел на бегущую за окном степь. Дома осталось все привычное, близкое. Что-то их ждет впереди?

       Собственно, будущее было в какой-то мере определено. У обоих уже продуманы первые шаги.

       С дипломом об окончании физико-математического отделения Университета он в 1923 году поступил на III курс кораблестроительного факультета Петроградского политехнического института. Но вскоре убедился, что его призвание - научная работа в области физики. Это он особенно ясно понял после того, как зимой 1924 года выполнил самостоятельно исследование радиоактивности снега на метеостанции в Павловске.

       Учебу в политехническом институте Курчатов прервал.

       Осенью по предложению своего учителя, профессора Семена Николаевича Усатого, переехавшего из Симферополя в Баку, Игорь отправился на берега Каспия. В Бакинском политехническом институте он попал в дружное общество пяти ассистентов профессора. Семен Николаевич отвел им две комнаты своей квартиры. Здесь уже считали себя старожилами друзья Игоря по Крыму - Кирилл Синельников, Николай Правдюк, Владимир Луценко.

       Кирилл ставил самостоятельные опыты по физике, остальные одновременно с работой в лаборатории учились на инженерном факультете.

       В Баку Игорь прибыл в толстовке, перепоясанной матерчатым ремнем, в поношенных брюках, без шапки.

       Утверждение в должности ассистента с окладом, составляющим немалую по тому времени сумму, 90 рублей в месяц, позволило ему купить синий костюм, плащ, шляпу, галстук-бабочку. Именно в этой одежде Курчатов запечатлен на многих снимках бакинского периода.

       Ассистенты не только готовили все необходимое к лекциям, но и выполняли самостоятельные научные исследования.

       Игорь часто засиживался допоздна в лаборатории, а потом до ранней зорьки работал дома - писал, чертил, рассчитывал. Кирилл Синельников под руководством С.Н. Усатого изучал электрическую поляризацию в кристаллах. Игорь тоже занялся электрическими явлениями в твердом теле.

       В совместных изысканиях Кирилл и Игорь крепче сдружились.

       Но вскоре судьба их разлучила. Синельников удачно выступил на IV съезде русских физиков в Ленинграде с докладом о своих работах. Академик А.Ф. Иоффе пригласил его в Физико-технический институт. Синельников часто писал письма своему другу.

       И много рассказывал об Игоре А.Ф. Иоффе. Да и С.Н. Усатый рекомендовал молодого напористого Курчатова в физтех.

       Под влиянием ленинградских идей Игорь исследовал электролиз твердого тела.

       "Для первой работы неплохо получилось", - говорили ему друзья.

       "Помните, - отвечал им Игорь,- у Достоевского есть интересная мысль: "если ты направился к цели и станешь, дорогой, останавливаться, чтобы швырять камни, то никогда не дойдешь до цели". По-моему, я увлекся полемикой и почти не дал выводов из собственных наблюдений".

       Во второй бакинской работе "Электролиз при алюминиевом аноде" он пытался дать свое, новое, объяснение фактов, но это было гораздо труднее.

       Каспий очень понравился Курчатову. Но к мечте - стать кораблестроителем - он больше не возвращался. Другие планы и настроения наполнили его жизнь.

       "Еду в Ленинград, - сказал друзьям Игорь, - искать то, без чего вам, будущим инженерам, жить нельзя будет".

       Весной 1925 года, когда занятия в Политехническом институте закончились. Курчатов уезжает в Ленинград, в Физико-технический институт. Синельников как-то раз сказал А.Ф. Иоффе о Курчатове и показал ему письма Игоря Васильевича с описанием проведенных им в Баку исследований прохождения тока через твердые диэлектрики.

       Иоффе, заботливо собирая талантливую молодежь, направил Курчатову предложение. С 1 сентября 1925 года Игорь Курчатов был зачислен научным сотрудником Ленинградского физико-технического института. А.Ф. Иоффе вспоминал, что Курчатов "пришелся как нельзя лучше к этой среде не только молодостью, но и своим энтузиазмом, стремлением и умением работать в коллективе, способностью заражаться его интересами".

       В институте внимание Курчатова привлекают диэлектрики и поупроводники. Работает он вместе с К.Д. Синельниковым. Вскоре в их лаборатории появляется молодой П.П. Кобеко. Он окончил Высшую сельскохозяйственную школу и, мечтая о науке, пошел на грошовый оклад в институт (на подсобные работы). К Курчатову он попал уже полноправным научным сотрудником. Через год к этой дружно и плодотворно работающей группе молодых энтузиастов присоединился А.К. Вальтер, одинаково изобретательный и в опытах, и в развлечениях. Веселые проделки П.П. Кобеко и А.К. Вальтера в институте и на улицах Ленинграда доставляли иной раз хлопоты ленинградской милиции. Но остроумные и смелые затейники всегда "выходили сухими из воды", давая пищу для шуток и анекдотов.

       Пора тяжелых материальных лишений прошла. Жизнь перестраивалась на новый лад. Все было молодо: и Курчатов, и его друзья, и растущий институт, и вся страна. "Твори, выдумывай, пробуй!"

       ...Осанкой Курчатов напоминал Маяковского - высокий рост, широкие плечи. Живые глаза задорно блестят, свободная бархатная блуза развевается при его быстрых движениях. Он всегда аккуратный, веселый, хотя работает в лаборатории до глубокой ночи и часто возвращается домой лишь утром. Но как хорошо спится после успешного проведения опыта, подтвердившего твою догадку, совпавшего с твоими расчетами!

       В 1927 году Курчатов женится на Марине Дмитриевне Синельниковой, сестре своего друга Кирилла Дмитриевича. Он познакомился с ней еще в Крыму и дружил все эти годы. Она становится его верным другом и помощником. Детей у них не было, и все свое внимание Марина Дмитриевна отдала Игорю Васильевичу, целиком освободив его от мелочей жизни. Она создала атмосферу дружелюбия, которую чувствовали все переступавшие порог их дома. Курчатов работал дома так же интенсивно, как и в институте. Беседы его были насыщены, трапезы кратки, и нередко приглашенный к столу гость вдруг замечал, что он остался один с приветливой хозяйкой дома, а Игорь Васильевич успел незаметно уйти и уже работает в своем кабинете.

       Во время войны, когда Игорь Васильевич получил задание возглавить новое атомное дело СССР, Марина Дмитриевна сразу поняла и важность, и тяжесть задания, которое легло на плечи мужа. Она поддерживала его, хотя сама по-настоящему не знала, что он делает. Без упреков принимала Марина Дмитриевна то, что всю энергию и бодрость Игорь Васильевич отдает другим, а ей остаются его усталость и болезнь. Как часто заполночь, а порой, и до утра, ждала она мужа, чтобы приветливо встретить, разделить волнения, ободрить, помочь накопить силы для неотложного труда на завтра...

       Ленинградский физико-технический институт в 20-е годы был центром физики Советского Союза. Энтузиазм, смелые творческие искания, тематика современной физики, налаженный контакт с зарубежными учеными - все это способствовало быстрому росту молодых кадров. В институте работали многие талантливые физики того времени.

       Большинством лабораторий руководила молодежь. Дружба, взаимопомощь - основной стиль работы института. Учили друг друга физике. Приборов было мало, и тонкое "рукоделие" ценилось наравне с глубиной и стройностью мысли.

       Дорожа своими учениками, А.Ф. Иоффе никогда не ограничивал их свободу.

       Могучий талант физика-экспериментатора Курчатова расцвел на этой благодатной почве. Уже первыми своими работами Игорь Васильевич завоевал в институте научный авторитет и вскоре стал одним из ведущих сотрудников.

       Принятый в 1925 году ассистентом, он вскоре получил звание научного сотрудника первого разряда, затем старшего инженера-физика и 1930 году, в возрасте 27 лет, стал заведующим крупной лабораторией.

       Наряду с исследовательской работой, Курчатов читал специальный курс физики диэлектриков на физико-механическом факультете Ленинградского политехнического института и в педагогическом институте. Блестящий лектор, он владел искусством передавать физический смысл описываемых явлений и пользовался большой любовью у молодежи. Он часто рассказывал о результатах своих исследований, пробуждал у молодежи интерес к науке.

       В те годы, когда Игорь Васильевич проводил свои исследования, не существовало предпосылок для развития теории электронных процессов в твердых средах, не было квантовой теории электронных токов, зонной структуры энергетических уровней, идеи "дырок", поэтому изучение полупроводников могло сводиться лишь к накоплению фактов, а путь аналогии с ионами устранился квантовой природой электронных процессов.

       Талант Игоря Васильевича особенно проявился при открытии сегнетоэлектричества. Это была последняя дань, которую отдал Курчатов проблеме диэлектриков, перешедшей в проблему электронных полупроводников. Его интересы и несокрушимая энергия были перенесены в область атомного ядра, которая ему так многим обязана.

       В перспективе сегодняшнего дня участие Игоря Васильевича Курчатова в решении проблемы диэлектриков представляется сравнительно скромным этапом, но нельзя забывать, что самый выдающийся результат в учении о диэлектриках - это сегнетоэлектрики Курчатова - Кобеко.

       "Игорь Васильевич был беспредельно предан науке и жил ею, - рассказывал А.Ф. Иоффе, - почти систематически приходилось в полночь удалять его из лаборатории. Каждому молодому физику представлялось заманчивым побывать в лучших заграничных лабораториях, где можно познакомиться с новыми людьми и новыми методами научной работы. В течение нескольких лет такая возможность была и у Игоря Васильевича. Но он все откладывал ее осуществление: каждый раз, когда надо было выезжать, у него шел интересный эксперимент, который он предпочитал поездке... Вспоминая предшествовавший атомному ядру период деятельности Игоря Васильевича, нельзя забывать его постоянного стремления сочетать физику с техникой, искать практические пути использования сегнетоэлектриков (в этом участвовал профессор В.П. Вологдин), карборунда, новых видов изоляции".

       Прошло десять лет с той поры, когда юный Курчатов переступил порог Физико-технического института. Он сильно изменился за эти годы. Из худого юноши он превратился в статного мужчину с могучей фигурой, широкими плечами, всегда ярким румянцем на щеках.

       Игорь Васильевич многого достиг за эти годы. Юношеские увлечения уступили место зрелости в научных исследованиях. Ему минуло тридцать лет.

       Заканчивался 1934 год. Он узнал свои силы, познал радость творчества. Нет, не ошибся в выборе пути. Физика - его стихия. Он уже ясно представлял себе, как дорого даются открытия, да не только открытия, а любой небольшой шаг вперед в изучении природы. Физика необъятна, а если работать в таком же темпе, то сил хватит еще на 15-20 лет. Может быть, пора успокоиться? Ведь недавно ему присвоили ученую степень доктора наук. Теперь - он профессор, руководит лабораторией. Можно было бы жить спокойно, писать по одной - две статьи в год и беречь здоровье.

       Но такие настроения чужды Физико-техническому институту, а тем более Курчатову. Последнее время в институте идут бурные споры о перспективах работы. Курчатов с жаром участвует в них. Он отвергает скепсис брата, после двухлетних поисков разуверившегося в возможности найти новые сегнетоэлектрики.

       - Это чепуха! Сегнетоэлектриков должно быть много, - заявил как-то Игорь Васильевич, уже после того, как оставил работу в этой области и написал монографию.

       ...Сегодня Курчатов остался один в своей лаборатории. Весь день бурно спорили. Разошлись взволнованные, неудовлетворенные. П.П. Кобеко и А.П. Александров с жаром доказывали, что важнейшей и увлекательнейшей областью исследований является физика полимеров. Ближайшие сотрудники Абрама Федоровича Иоффе рисовали заманчивые перспективы полупроводников. Брат Борис по-прежнему верен диэлектрикам. Каждый уверял, что избранная им область - наилучшая. И кое-кто намекал Курчатову, что институт получает ассигнования из народного бюджета как Физико-технический, а исследования атомного ядра, все более привлекавшие Игоря Васильевича последние два года, едва ли будут иметь практическое значение.

       Курчатов внимательно слушал спорящих, но решительно отстаивал свои позиции.

       - Вы что, не помните, - говорил он собравшимся, - как после письма Фредерико Жолио Кюри Абраму Федоровичу о загадочных результатах опытов с бериллиевым излучением и сообщения Чадвика об открытии нейтрона мы с жаром взялись за атомное ядро? Мы что, для забавы учились? Для образованности ставили опыты? Ускорительную трубку на полмиллиона вольт для протонов зря делали? Мы что же, интеллигенты-фантазеры, не знаем, что нам в жизни делать? - все, более горячась, продолжал он. - А монографию по сегнетоэлектрикам я написал, чтобы подвести итог, - ответил он тогда же на реплику в споре, - чтобы мне самому ясно стало, каково настоящее и будущее этой области физики. Ее роль в жизни человечества невелика. Таких любопытных и не только любопытных, но и полезных для практики областей в науке множество.

       - Да, - рассуждает Курчатов, оставшись один, - возврата к диэлектрикам не будет...

       Игорь Васильевич Курчатов за свою, в общем-то, короткую жизнь несколько раз коренным образом менял направление своей деятельности. Первая группа его работ в Физико-техническом институте - исследования в области физики диэлектриков. Работа отличная. Однако он ее резко оборвал и перешел на другую тематику - нелинейные свойства проводников. Затем занялся разрядниками для высоковольтных линий, хотел создать оборудование для защиты рождавшейся тогда единой энергетической сети Советского Союза.

       Почувствовав, что здесь объем работ для него невелик, он пошел в другом направлении - начал исследования по изучению явлений, связанных с большой диэлектрической постоянной некоторых веществ.

       Это привело Курчатова к открытию нового класса веществ - сигнетоэлектриков. Работы получили потом большое развитие, и сейчас сигнетоэлектрики широко применяются в гидроакустике, в физике твердого тела.

       Надо отметить, что это была не какая-то неустойчивость, он искал работу по плечу, по своему масштабу. И опять коренной поворот (это было его последнее "переключение") - исследования в области ядерной физики.

       Первый коллектив, который стал заниматься ядерной физикой, - братья Алихановы и Игорь Курчатов. Тогда уже было ясно, что это направление большого масштаба. Исследования захватили Курчатова сразу и целиком.

       "Да! Надо браться за те исследования, которые полнее помогут узнать строение ядра. Пора браться за самое главное в жизни, за самое главное, что в моих силах сделать в науке...".

       Работы в области ядерной физики, а потом и решение атомной проблемы - это были, пожалуй, первые работы нового стиля для нашей страны.

       Если раньше решающие работы в физике проводились или одиночками, или небольшими коллективами, то проблемы, связанные с ядерной физикой, приобрели совершенно новый характер. Они могли решаться только большими коллективами. Речь шла не о создании каких-то маленьких единичных лабораторий, а о рождении крупных коллективов, хорошо организованного, не бывалого до этого, инженерного оснащения. К этому стилю работы Игорь Васильевич подходит как нельзя лучше. Еще перед Великой Отечественной войной 1941-1945 годов физики знали, что деление ядра - это явление, которое может иметь промышленный и военный выход.

       Игорь Васильевич вместе с Алихановыми и другими товарищами поднимали вопрос о том, чтобы работам в этом направлении придать большой размах. Однако тогда не было ни средств, ни времени, ни доверия к этим проблемам. Но, несмотря на такое отношение, Игорь Васильевич все больше и больше занимался новой тематикой, этот факт говорит в пользу его интуиции как ученого.

       "Ни у кого я не видел такого дальнего прицела в науке, как у Игоря Васильевича", - сказал ученик Курчатова Константин Антонович Петержак.

       "Дальний прицел"... Это, пожалуй, очень точное выражение. И в том, что Игорь Васильевич в 1932 году занялся ядерной тематикой, большую роль сыграл этот "прицел".

       И то, что это произошло в 1932 году, тоже не случайность. 1932 год имеет особое значение на пути проникновения в тайны атомного ядра. В этом году английский ученый Дж. Чадвик открыл новую частицу - нейтрон, не несущую электрического заряда.

       Тогда же в Физико-техническом институте родилась протонно-нейтронная модель ядра, идею которой выдвинул Дмитрий Дмитриевич Иваненко.

       По инициативе А.Ф. Иоффе, И.В. Курчатова, В.В. Иваненко, А.И. Алиханова и Д.В. Скобельцына расширяли фронт ядерных исследований в институте.

       С ноября 1932 года стали регулярно проводиться ядерные семинары.

       В январе 1933 года на одном из заседаний ядерного семинара Игорь Васильевич выступил с докладом "О некоторых работах в области строения ядра". Второе выступление состоялось в марте 1933 года на тему: "Расщепление ядер". А через два года выйдет в свет монография И.В. Курчатова, посвященная этому новому для науки явлению.

       Эти представления явились программной работой ряда больших лабораторий и институтов, занимавшихся исследованием свойств ядер. В 1933 году еще не было условий для изучения взаимодействия нейтронов с веществом, так как не существовало доступных источников нейтронов. Поэтому свое внимание Игорь Васильевич обратил на протоны. Источники протонов тогда были у нас еще мало доступны.

       "Хотя нам удавалось ставить интересные эксперименты по ядерной физике, - вспоминает академик А.И. Алиханов, - это было очень и очень нелегко. Дело в том, что в Физико-техническом институте не было самого главного для исследования ядра - источника частиц для бомбардировки и расщепления ими ядер".

       В то время источником частиц с большой энергией были естественные радиоактивные элементы - продукты распада радия.

       С целью создания новых источников заряженных частиц началось строительство высоковольтной установки в Харьковском физико-техническом институте и ускорителя протонов в Ленинградском физико-техническом институте.

       "В те годы в Ленинградском физико-техническом институте, - вспоминает академик И.К. Кикоин, - почти не было "ядерной" культуры, если не считать небольшой лаборатории Д.В. Скобельцына, занимавшегося физикой космических лучей".

       Игорь Васильевич взялся за создание этой "ядерной" культуры. В физтехе был сооружен ускоритель протонов. Начала работать высоковольтная установка в Харькове.

       На построенной своими руками аппаратуре для получения быстрых протонов И.В. Курчатов совместно с К.Д. Синельниковым, Г.Я. Щепкиным, А.И. Вибе выполнил свои первые работы по расщеплению ядер бора и лития.

       Но для развития исследований недостаточно было построить ускорители протонов. Прогресс был немыслимым без устройств, которые бы позволили наблюдать за тем, что происходит с ядрами.

       Техника наблюдения за ядерными превращениями тогда только зарождалась, и опять у ее истоков в нашей стране стоял Игорь Васильевич Курчатов.

       Вот, как он сам описывает методы наблюдения за ядерными процессами: "Ввиду крайней редкости событий, случающихся с ядрами, все эти методы построены на обнаружении одного атома, одного ядра или одного электрона. Решение этой задачи возможно только потому, что частицы ядерных процессов имеют большие скорости. Очень большое значение в методике ядерных исследований имеют камера Вильсона и счетчик Гейгера".

       Игорь Васильевич много работал над усовершенствованием этих приборов. Все эти исследования проводились в очень сложных условиях.

       Член-корреспондент Академии Наук СССР К.И. Щелкин вспоминает: "Заниматься ядерной физикой в то время было нелегко. Некоторые консервативно настроенные лица считали ее наукой, "оторванной от жизни", "не приносящей пользу производству".

       А.Ф. Иоффе, как рассказывают, на время приезда с проверкой различных комиссий иногда отсылал И.В. Курчатова из института и помалкивал об "оторванных от практики".

       Мне самому приходилось слушать на собраниях нападки на ученых, "не желающих помогать производству" и занимающихся "никому не нужной" ядерной физикой. К счастью, такие суждения не разделялись Коммунистической партией, Советским правительством, и в нашей стране еще в 30-х годах выросла сильная школа физиков".

       Уже в начальном развитии советской ядерной физики впервые выявляются исключительные способности Игоря Васильевича, как организатора и вдохновителя работ больших научных коллективов.

       Постоянно бодрый, веселый, оптимистически настроенный, он умел увлечь коллектив на решение поставленной задачи, показывая своей личной работой пример самоотверженного служения науке и Родине.

       Не все шло гладко в этой трудной и новой области.

       Пусковой период первого циклотрона Радиевого института затянулся на несколько лет.

       Привлечение Игоря Васильевича существенно оживляет работу. Напряженные усилия сотрудников циклотронной группы во главе с Курчатовым, проводившим вместе с ними дни и ночи у машины, дают первые плоды. Найден новый режим работы циклотрона, обеспечивающий высокий выход нейтронов. Разработанный способ имел в то время определенные преимущества в ряде случаев перед обычным методом работы циклотрона.

       Творческое сотрудничество Игоря Васильевича с коллективами ученых других институтов в тот довоенный период, конечно, не исчерпывается работами по техническому вооружению советской ядерной физики.

       Им ведутся параллельно и совместные исследования по физике ядра. Сюда относятся работы по изучению ядерных реакций, которые одними из первых были осуществлены на ускорителях в СССР, и несколько позже - работы по физике нейтронов.

       Расцвет научной деятельности Игоря Васильевича в области ядерной физики начинается с 1934 года, с момента открытия Ферми искусственной радиоактивности, наведенной нейтронами.

       Ампулы с радоном и бериллием - первые нейтронные источники - долго служили главным орудием исследования в лаборатории Курчатова.

       В первых работах по нейтронной физике, относящихся к 1934 году, Игорь Васильевич Курчатов устанавливает фундаментальный факт разветвления ядерных реакций.

       Он окончательно останавливается на объяснении, по которому два радиоактивных изотопа брома являются ядерными изомерами, то есть имеют различные свойства при одной массе.

       Это открытие изомерии искусственно-радиоактивных ядер является крупной и общепризнанной научной заслугой И.В. Курчатова.

       Он первый сформулировал основное положение, что наиболее часто происходящим процессом разрядки метастабильного состояния ядра является внутренняя конверсия.

       Эта плодотворная идея Игоря Васильевича получила свое исчерпывающее доказательство в работах его учеников по исследованию спектров электронов конверсии брома-80 и является общепринятой.

       В настоящее время изучение изомерии ядер - один из главных методов получения сведений о низших возбужденных состояниях ядра.

       Интерес к этой области сохранился у Игоря Васильевича на всю жизнь. Позднее, в московский период его деятельности, когда он был поглощен задачами атомной энергетики, - Игорь Васильевич живо интересуется работами своих учеников по изометрии ядер и принимает меры к максимальному развитию этих исследований.

       В период с 1935 по 1940 год, кроме изучения изомерии, И.В. Курчатов ведет широкие исследования в области нейтронной физики.

       Помимо своей лаборатории, Игорь Васильевич проводит ряд работ совместно с лабораторией Л.А.Арцимовича, с физической лабораторией Радиевого института, с Харьковским физико-техническим институтом. Он организует научную работу по нейтронной физике при кафедре физики в Ленинградском педагогическом институте им. Покровского.

       Игорь Васильевич продолжает изучать ядерные реакции, производимые быстрыми и медленными нейтронами. Сюда относятся работы по реакциям с нейтронами ядер ли-тия, бора, золота, палладия, рутения.

       В 1935 году в работе, выполненной совместно с Л.А. Арцимовичем и другими, впервые четко доказывается захват нейтрона. Эта работа имела существенное значение для теории строения ядра дейтерия.

       Большое число работ Курчатов посвящает вопросам рассеяния и поглощения нейтронов в различных средах.

       Деятельность Игоря Васильевича в области нейтронной физики сыграла существенную роль в построении правильной картины протекания ядерных реакций и структуры энергетических уровней ядер, нашедших свое первое завершение в капельной модели ядра Бора.

       С 1939 года Игорь Васильевич начинает решать новую проблему - деление тяжелых ядер. Исследования под руководством И.В. Курчатова завершаются открытием его учениками Г.Н. Флеровым и К.А. Петержаком нового вида радиоактивности - самопроизвольного деления урана.

       В лаборатории И.В. Курчатова в ЛФТИ ставятся первые опыты, направленные на изучение возможности цепной реакции на быстрых нейтронах. В докладе на Всесоюзном совещании по физике атомного ядра в ноябре 1940 года и в статье "Деление тяжелых ядер" Игорь Васильевич проводит чрезвычайно ясное обсуждение вопроса о цепных ядерных реакциях. Подводя итоги экспериментальных и теоретических изысканий, проводимых в СССР и за рубежом, он приходит к оптимистическому выводу о возможности цепной реакции на медленных нейтронах и дает оценки критических масс для систем из урана и замедлителя.

       Игорь Васильевич планирует широкое развитие исследований по новому направлению. Сохранился первый план работ по цепным реакциям, представленный в президиум Академии наук СССР в 1940 году. Для наибольшей достоверности результатов по этому плану работа распределилась между четырьмя физическими институтами страны. Планировались такие исследования по определению условий разветвления цепи в массе металлического урана-238 на ход цепной реакции в смеси урана и воды, выяснению условий осуществления цепной реакции в смеси уран-тяжелая вода.

       В начале 1940 года, Флеров с Петержаком при согласии Игоря Васильевича послали краткое сообщение об открытии ими нового явления (самопроизвольного деления урана) в американский журнал "Физикалревью", в котором печаталось большинство сообщений об уране. Письмо было опубликовано, но проходили неделя за неделей, а откликов все не было.

       Просматривая американские журналы, советские физики обнаружили поразительный факт. После бурного потока статей, на перебой сообщавших о результатах исследования деления урана, американская печать вдруг замолчала. Резкое сокращение, а потом и полное исчезновение сведений о работах англичан, немцев, французов можно было легко объяснить войной в Европе, уже в июне 1940 года приведшей к оккупации Франции. Но американские физики ведь продолжали исследования. Кто же их заставил прекратить публикации? Правительство? Промышленники, понявшие суть, - на реакции деления можно разбогатеть? Об этом только догадывались. Но к середине 1940 года сообщения об исследованиях реакции деления в Америке прекратились полностью. Только после войны мы узнали, что инициатором засекречивания работ по урану была группа физиков во главе со Сцилардом, эмигрировавших из Европы в США.

       В Советском Союзе урановая проблема последний раз открыто обсуждалась на Всесоюзном совещании по физике атомного ядра в ноябре 1940 года в Москве.

       Курчатов и Харитон выступили с обстоятельными докладами об условиях осуществления цепной реакции. Этот год внес ясность во многие вопросы.

       Опираясь на полученные экспериментальные результаты и теоретические оценки, Курчатов четко отметил основные пути использования ядерной энергии и указал на технические трудности, с которыми придется встретиться при практическом решении задачи. На совещании остро встал вопрос об обращении к Правительству за ассигнованием больших средств на постройку первого уранового котла.

       Курчатов планировал широко развернуть исследования.

       В президиум Академии наук СССР он направил план развития работ по цепным ядерным реакциям.

       Военное значение работ по урану становилось все более очевидным, но публикации были прекращены полностью только во время войны. Академик Н.Н. Семенов написал письмо в Наркомат тяжелой промышленности о появившейся возможности создания оружия, фантастическая разрушительная сила которого не сравнима с тем, что имело человечество ранее, но начавшаяся в июне 1941 года война помешала приступить к этим работам.

       Июль 1941 года. Гитлеровские полчища угрожают жизненно важным центрам страны.

       Пустеют стройки, заводы, институты. Формируются регулярные воинские части и дивизии народного ополчения. На Запад уходят эшелоны с войсками и оружием. Ленинград, Москва, Харьков в постоянных воздушных тревогах. Вся страна живет только одним: остановить наступление врага. Все для фронта!

       Лаборатории пустеют. В армию идут призывники, в ополчение добровольцами уходят те, кто освобождён от призыва. В институтах упаковывают оборудование, приборы, книги, ценные записи научных наблюдений, чтобы перевезти все это в глубокий тыл, куда не залетают вражеские самолеты, где будут вестись исследования, где знания физиков, накопленные за прошедшие два десятилетия счастливой плодотворной работы, должны помочь фронту.

       Абрам Федорович Иоффе руководит разработкой нового военного плана института. Радиолокация, защита кораблей от мин - это первоочередные задачи. Физики могут дать и еще многое для фронта, но война торопит.

       Геббельсовская пропаганда непрерывно разносит по всему миру, что войну с Россией немцы закончат в два месяца. Каждый день газеты сообщают об оставленных населенных пунктах, в море на минах подрываются корабли, фашистские самолеты бомбят советские города.

       А.П. Александров уже несколько лет работает по заданиям морского флота. С первого дня войны он - на Балтийском море, заканчивает обработку кораблей от магнитных мин. Он уже испытывал на себе и бомбежки с воздуха, и преследования подводных лодок, но с успехом проводит корабли сквозь минные поля.

       В середине июля он вернулся в Физико-технический институт.

       Курчатов немедленно пришел к своему старому другу, с которым еще десять лет назад занимался диэлектриками.

       - Поступаю в твое распоряжение. Я обдумал все.

       - На ядерной физике сейчас приходится ставить крест, - сказал Курчатов, обращаясь к А.П. Александрову. - Посылай меня и моих сотрудников туда, где мы особенно нужны.

       - А что будет с твоей лабораторией? С решением урановой проблемы?

       - Самое ценное оборудование, какое можно увезти, готовим к отправке в Казань. С ним поедет несколько сотрудников.

       В опустевших лабораториях, порой в пустых квартирах (семьи вместе с институтом уехали в Казань), И.В. Курчатов и А.П. Александров составляют инструкции морякам по противоминной защите, пишут научные задания группе сотрудников, выезжающих на флот.

       В начале августа получили задание командования немедленно вылететь в Москву, а затем - в Симферополь. В Москву вылетели на бомбардировщике.

       От заместителя наркома военно-морского флота адмирала Геллера получили задание.

       Конкретное задание Курчатову подписал инженер, контр-адмирал Исаченков. Транспортным самолетом вылетели в Симферополь. Иногда летели вдоль линии фронта. Непосредственно Севастополю немцы еще не угрожали, но уже успели сбросить с воздуха в море много магнитных мин, взрывавшихся под действием магнитного поля приближающихся кораблей.

       Курчатов, Александров и их группа начали обучать матросов и офицеров, как размещать на кораблях обмотки для размагничивания.

       В Северной бухте сделали полигон для испытания кораблей, прошедших размагничивание.

       В воде поставили немецкую мину с взрывателем, но с извлеченной взрывчаткой, и от нее протянули провода на берег для получения сигнала от взрывателя. Над миной проводили корабли и только после тщательной проверки давали "добро" на выход в море.

       В Севастополь приехали английские моряки - специалисты по размагничиванию. Они дали очень высокую оценку работе группы Курчатова и Александрова. И действительно, за все время войны из размагниченных ими кораблей ни один не подорвался.

       А.П. Александров вскоре получил приказ прибыть на Северный флот. И. В. Курчатов с А.Р. Регелем, Ю.С. Лазуркиным и К. Щербо остались в Севастополе.

       Авторитет бригады Курчатова рос с каждым удачным рейсом. Наконец, в Курчатова поверили и подводники. У испытательного полигона выстроилась очередь подводных лодок.

       В конце ноября началась ожесточенная бомбардировка Севастополя и артиллерийский обстрел. Дальнейшее совершенствование защиты от мин стало бесполезным.

       Оборудование создано, команды обучены. Командующий Севастопольским оборонительным районом вице-адмирал Ф.С. Октябрьский принял решение отправить Курчатова в грузинский порт Поти. Темной ноябрьской ночью, с потушенными огнями три размагниченных транспорта с ранеными, штабными и бригадой Курчатова покинули Северную бухту и взяли курс на Поти.

       Утро застало уцелевший транспорт в бурном Черном море вдали от берега. Через сутки при входе в потийский порт капитан и комиссар транспорта, бессменно простоявшие на капитанском мостике, радировали в Севастополь о благополучном прибытии в порт назначения.

       Будущий глава атомной науки Советского Союза невредимым сошел на берег.

       В Поти было мало работы. Часть бригады Курчатова получила приказ прибыть на Каспий для защиты нефтеналивных транспортов, сам он - выехать в Казань, в физико-технический институт. Когда в начале 1942 года он вернулся в Казань с объятого огнем боев Черного моря, где в портах готовил корабли к схваткам с врагом, его подстерегла болезнь, особенно опасная при его слабых легких.

       В тот вечер к Курчатову пришел Абрам Федорович Иоффе, только что приехавший из Москвы. Вошел он густо запорошенный снегом. Раздевшись и отдав супруге Курчатова Марине Дмитриевне привезенные из столицы лекарства, академик с доброй улыбкой на усталом лице поздоровался с Игорем Васильевичем, присел на табурет у кровати. Внимательно оглядев больного, с грустью заметил, как он сильно изменился, белизну кожи лица оттеняла густая черная борода. После паузы Иоффе сказал со скрытым намеком:

       - А болеть-то вам никак нельзя!

       Курчатов ответил тихим голосом:

       - Как говорится, ничто человеческое...

       - А вам придется скоро сделать нечто необычное, - опять с многозначительной интонацией продолжал Иоффе.

       Курчатов понял: произошло что-то важное, о чем академик хочет поговорить с глазу на глаз. Марина Дмитриевна тоже почувствовала это. Она вытерла полотенцем пот со лба мужа, поправила подушку, одеяло и сказала:

       - Я пойду приготовлю чай. И тихо, незаметно, как это она всегда умела делать, удалилась.

       Придвинувшись ближе к постели Курчатова и понизив голос, Абрам Федорович рассказал о вызове его и академика В.И. Вернадского в Москву к И.В. Сталину, о состоявшемся там разговоре. Им вдвоем пришлось отвечать на прямой вопрос Председателя Государственного Комитета Обороны о том, могут ли гитлеровцы изготовить атомную бомбу. Потребовалось также высказать свое мнение, почему на Западе прекратили открытые публикации по урану. Выяснилось, что сигнал об этом подал в ЦК КПСС с фронта помощник Курчатова по Ленинградским исследованиям младший техник-лейтенант Георгий Николаевич Флёров.

       - Флёров, - повторил задумчиво Игорь Васильевич. - Он мне писал в Севастополь, что зря прекратили атомные исследования.

       - Вот, вот, - подтвердил Иоффе, продолжая рассказывать, о чем дальше шла речь на даче И.В. Сталина. - Верховный главнокомандующий возмутился тем, что младший лейтенант на фронте смог почувствовать опасность для страны, а они, академики, нет.

       Разумеется, ни Иоффе, ни Вернадский не знали, какие именно работы велись по урану учеными Германии, США и Англии. Но не отрицали вероятности таких исследований. На вопрос И.В. Сталина о возможных затратах на создание нового сверхоружия академики сказали, что они могут быть не меньше стоимости второй такой же тяжелой войны. Кроме того, в этом грандиозном деле много неопределенности. Несмотря на столь неутешительные ответы, они поняли, что готовится решение по урановой проблеме в СССР.

       Иоффе замолчал. Стало слышно, как тикают ходики, да ветер швыряет снегом в стекла окон.

       - До войны, - сказал Игорь Васильевич, - я отвечал на вопросы участников семинаров по ядерной физике, говорил, что создать атомную бомбу все равно, что построить второй Волховстрой. Теперь, думаю, эта задача окажется намного объемнее.

       - Я Вам сказал еще не все, - после паузы продолжил Иоффе, - в качестве кандидата в научные руководители всего атомного дела в СССР мы назвали Сталину Вас. Вот почему я и сказал, что потребуется сделать нечто необычное.

       Курчатов повернулся к свету. Словно молния осветила его черные блестящие глаза. На болезненном лице в этот миг они отражали неукротимую волю, азарт, энергию.

       - Ясно, - задумчиво проговорил Курчатов.

       С дымящими чашками горячего чая вошла в комнату Марина Дмитриевна. Она уже забеспокоилась о своем больном: как бы долгий разговор не вызвал ухудшения его состояния.

       - От горячего чая сейчас не отказываются, - шутливо заметил Иоффе и подсел к столу.

       Во всем облике внешне бодрого, но сильно уставшего А.Ф. Иоффе, Курчатов видел, как нелегко ему дались первый год войны, эвакуация института, организация в Казани научной работы. Видные ученые выходили по ночам на разгрузку дров. Питание было скудное. Задания для фронта давались очень срочные и очень ответственные.

       Допив чай, Иоффе заторопился:

       - Надо еще в лабораториях побывать. - И прощаясь, добавил, - поправляйтесь, пожалуйста, поскорее только - дела не ждут.

       Проводив гостя, Марина Дмитриевна стала кормить Игоря Васильевича. И в эту минуту вошел Борис.

       С возрастом он стал больше походить на старшего брата. Но черты его лица, отражая характер, сохранили мягкость, спокойствие.

       Поздоровавшись, он устало опустился на стул. Хозяйка, продолжая кормить больного, предложила Борису Васильевичу чаю. Тот, придвинув к себе чашку, начал пить, пристально вглядываясь в лицо брата и пытаясь определить его самочувствие.

       - Ты сегодня поел уже лучше, - с радостью заметила Марина Дмитриевна. - Значит, кризис позади, пошло на поправку.

       Она собрала на поднос посуду и понесла на кухню. Игорь Васильевич подозвал брата и скороговоркой предупредил его:

       - Знаешь, то, чем мы занимались в Ленинграде, теперь, видимо, будет развертываться вовсю.

       И, чувствуя, что брат понял, какая на него ляжет ответственность, перешел на свой обычный шутливый тон:

       - Вот и начнешь тут лучше есть....

       Ночь прошла неспокойно. Больной метался в жару. Жена и брат не отходили от постели. К утру Игорю Васильевичу стало немного легче.

       Борис Васильевич отправился к себе - он жил отдельно, в маленькой комнате. А Марина Дмитриевна прикорнула тут же, на топчане, готовая в любую минуту прийти на помощь мужу.

       Проснувшись, Игорь Васильевич вспомнил вчерашний разговор. Ответив А.Ф. Иоффе одним словом: "Ясно", он не имел в виду полную ясность решения атомной проблемы, а лишь давал понять, что уловил грандиозный смысл предстоящей работы.

       Но целиком сосредоточить свои мысли на будущих делах он еще не мог. Впечатления от войны, от фронта не только не угасали в памяти, но, казалось, становились все острее и сильнее. Ему виделись и во сне, и наяву смятые огнем катера, идущие в смертельную атаку матросы, доставленные на берег раненые, и люди, снятые с потонувших транспортов.

       Игорь Васильевич болел долго. Только в апреле врач позволил выйти ему на работу.

       Пока не было решения по урановой проблеме, он стал руководить лабораторией брони Физико-технического института. До этого возглавлявший ее В.Л. Куприенко умер от тифа. Игорь Васильевич, как всегда, поразительно быстро вошел в курс дела, установил связи с представителями военных организаций.

       Через несколько месяцев он собрал широкое совещание с участием фронтовиков и вел его так, как будто всю жизнь только и занимался броней. В результате, удалось быстро завершить работы по более безопасному размещению и защите топливных баков на самолете, созданию брони с фигурной формой поверхности. Ее разработкой в лаборатории занимались Л.И. Русинов, Л.Я. Суворов, Л.М. Шестопалов.

       "Результаты полигонных испытаний, - отмечала специальная комиссия, - снарядами и пулями брони с решетчатым экранированием показали, что при правильном выборе параметров достигается замечательный выигрыш в весе при той же бронестойкости".

       По инициативе Игоря Васильевича были подготовлены рекомендации по защитным сооружениям на поле боя и усилению бронирования малых кораблей. И всё-таки Игорь Васильевич считал, что сделал он очень мало.

       Курчатов писал одному из друзей в июне 1942 года: "...болел воспалением легких, гриппом, неладно было с сердцем и полностью оправился лишь в апреле. Сейчас много работаю, но результаты еще слабые, так как опять занялся новой областью. Попутно с работой у А.П. Александрова заведую сейчас лабораторией Куприенко... он зимой умер от сыпного тифа, и нужно было заменить умершего товарища".

       Когда началась битва за Сталинград, Курчатов снова стал проситься на фронт, но ему отказали. С грустью писал он товарищу в августе 1942 года: "Я согласен, что легче работается в прифронтовой полосе и собирался поехать с группой, которая вчера вылетела в Сталинград. Но меня не взяли, как человека не очень крепкого здоровья".

       В середине августа в Казани у Игоря Васильевича произошла приятная и радостная встреча со своим ближайшим сотрудником по ядерным исследованиям в Ленинграде Георгием Николаевичем Флёровым. Это он будоражил Академию наук своими письмами о необходимости возобновить работы по урану.

       - Вы знаете, - возбужденно рассказывал Георгий Николаевич Курчатову, - когда меня призвали в армию и послали на авиационные курсы, я поначалу считал, что так и надо, но потом понял, что произошла серьезная ошибка. Нельзя было прекращать атомные исследования. Писал письма друзьям, в частности Игорю Панасюку. Помните такого? Пришел к нам в 1939 году в физтех студентом. Понимал я, раскинуты мы по всему фронту, но нужно ядерщикам снова вернуться в институт. Писал письма тогда, когда немцы стояли под Москвой, а сам я не уходил с аэродрома, обеспечивая боевые вылеты. Но ни тяжелые бои, ни фронтовые трудности не могли выбить из моей головы мысль об уране. Письма возымели действие, и меня отозвали с фронта, и вот я здесь.

       24 августа Флёров сообщил Панасюку: "Наконец-то пишу тебе из Москвы... Постановления... достаточно авторитетных организаций о начале работ еще нет... виделся с Игорем Васильевичем. Работа в основном будет разворачиваться по тому же направлению, как до войны".

       Флёров здесь имел в виду то, чем занимался Игорь Васильевич, начиная с 30-х-годов. Он уже тогда бесповоротно поверил в великие возможности зарождавшейся ядерной физики. Его нисколько не смутило то, что ядерные исследования на первых порах приходилось проводить в очень сложных условиях. Мало того, что аппаратура для них не выпускалась промышленностью, надо было подчас доказывать необходимость этих опытов вообще.

       Трижды Герой Социалистического Труда К.И. Щелкин вспоминал: "Заниматься ядерной физикой в то время было нелегко. Некоторые консервативно настроенные лица считали ее наукой "оторванной от жизни", "не приносящей пользы производству".

       В это время Советское правительство уже располагало информацией о том, что в Германии, Соединенных Штатах Америки в условиях особой секретности ведутся срочные работы по созданию нового сверхмощного оружия. В Москву были вызваны академики А.ф. Иоффе, В.И. Вернадский, В.Г. Хлопин, П.Л. Капица для обсуждения полученной информации и определения перспектив развития соответствующих работ в Советском Союзе.

       Кто из ученых мог бы возглавить научное руководство работами? Из всех приглашенных никто атомного ядра не исследовал, но лучшие ядерные лаборатории Советского Союза были в институте, руководимом А.Ф. Иоффе. Когда обратились за советом к Абраму Федоровичу, он без колебаний назвал Игоря Васильевича Курчатова.

       Курчатов был немедленно вызван Правительством в Москву. Через три дня, получив задание возглавить работы по созданию атомной бомбы, он вернулся в Казань взволнованный и молчаливый. После перенесенной болезни еще пошаливало сердце. Марина Дмитриевна с тревогой встретила его. Наступила ночь, а Игорь Васильевич все шагал и шагал по комнате. Несколько раз, просыпаясь, Марина Дмитриевна просила его прилечь отдохнуть с дороги.

       - Спи, Марина, - отвечал он, - мне надо подумать, ночью мысли яснее.

       И не прилег в эту долгую зимнюю ночь. Так и не узнала Марина Дмитриевна, какие неотступные мысли не давали ему покоя.

       А Курчатова волновал предстоящий гигантский труд, волновал риск громадными народными средствами, роль его самого в этом деле.

       На другой день при обсуждении с А.П. Александровым поручения правительства И.В. Курчатов сказал:

       - Решать проблему безусловно надо. Но время ли сейчас, когда на фронтах так тяжело? Ведь еще не доказано, что цель будет достигнута, а опыты вызовут огромные расходы. Только для опытов придется создавать новую промышленность по производству графита, урана, тяжелой воды. Поможем ли мы этим выиграть войну? Почему, наконец, я должен быть во главе? Я считаю, что это неправильно. Такие физики, как Капица или Иоффе, имеют гораздо, больший опыт, и не годится назначать меня.

       - Если Вы это дело не возьмете себя, то ничего не получится, - ответил ему Анатолий Петрович.

       - Почему?

       - Потому, что Абрам Федорович хотя и замечательный физик, но не сделал ни одной практической вещи.

       - Это, пожалуй, правильно...

       - У Капицы тоже это не выйдет, привык все делать своими руками. А надо организовывать много людей и так, чтобы все дружно работали, работали с увлечением, вкладывали в дело всю свою творческую силy! У Вас это отлично получится.

       - Но я как физик слабее их обоих...

       - В области ядра никак не слабее, работали много лет, а они только интересовались ядром.

       - Я ведь малоизобретателен. Другие в Физтехе сделали больше меня. Такое дело мне не под силу.

       - А почему Вы достигали неизменного успеха? Почему у Вас всегда дело кипит и все получается? Вы Генерал и должны возглавить эти работы!

       Время сомнений скоро прошло. Не всем, правда, было по душе, когда Курчатов начал крепко брать дело в свои руки.

       Но он не знал отступлений. Летом в Казани Флеров возобновил прерванные войной опыты по исследованию нейтронов. Условия для работы были крайне тяжелые. Измерительную аппаратуру начали собирать в этнографическом музее под чучелами.

       Пришлось съездить в Ленинград, еще блокадный, за недостающим оборудованием и ураном. Курчатов занялся получением сырья урана в большом количестве и поисками эффективного метода разделения изотопов урана.

       Работа разворачивалась медленно, но, все же, она была возобновлена в то время, когда страна отражала ожесточенный натиск 240 дивизий всей европейской гитлеровской коалиции.

       Когда Флеров начал опыты в Казани, гитлеровские армии перешли в летнее наступление, подошли к Сталинграду, прорвались на Северный Кавказ.

       Многие физики считали возобновление работ по урану в этой обстановке несвоевременной и бесплодной затеей.

       Но "Урановый проект" начал жить. Осенью во многих городах (Казани, Уфе, Алма-Ате, куда были эвакуированы лаборатории крупных физических институтов, в Москве и Ленинграде) заговорили об условиях возбуждения цепной реакции, экономичном производстве тяжелой воды и о разделении изотопов урана.

       В конце 1942 года Государственный Комитет обороны нашел в стране силы, чтобы подготовить и развить наступление под Сталинградом и одновременно начать наступление на "атомфронте".

       11 февраля 1943 года Курчатов был назначен научным руководителем "урановой проблемы", как она тогда называлась, и получил задание начать работы в Москве.

       Весть о назначении Курчатова к лету 1943 года облетела не только все физические, но и многие заводские лаборатории. Физики передавали друг другу волнующую новость: "Курчатов создает Урановый институт!".

       В феврале 1943 года Курчатов окончательно обосновался в Москве. Возврат к "урановой проблеме" был для него психологически завершен. Как и 11 лет назад, когда он решительно порвал с диэлектриками, так и сейчас он покончил с минами и броней. Сомнений в том, что главное, для Курчатова больше не существовало. Теперь все мысли его были заняты новой, чрезвычайно ответственной, проблемой. Ясно сознавая, что единодушие руководителей - залог успеха, Курчатов собирает в Москве небольшую группу физиков (И.К. Кикоин, Я.Б. Зельдович, А.И. Алиханов, Г.Н. Флеров), убежденных, как и он сам, в важности дела, не терпящего отлагательства.

       Не торопясь увеличивать число сотрудников, он старается определить главное направление работ, ясно сформулировать научные и инженерные задачи. Проводит многочисленные оценки и более детальные расчеты возможных путей осуществления цепной реакции деления урана и внимательно обсуждает их.

       Вскоре группа решает, что надо строить реактор с делением на тепловых нейтронах и одновременно разрабатывать способы разделения изотопов урана в больших количествах. При этом сопоставляются два метода: диффузия через пористые перегородки и термодиффузия. После первых расчетов отказываются от термодиффузии, как энергетически невыгодной.

И.В. Курчатов. 1943 год.

       К весне 1943 года основные направления предстоящей работы уже четко вырисовываются, и Игорь Васильевич постепенно увеличивает коллектив сотрудников, отбирая наиболее подходящих для дела людей из числа старых товарищей по Ленинграду и из рекомендуемых ими немногоисленных ученых и инженеров.

       Правила - наиболее тщательно отбирать людей - строго придерживался Курчатов и позднее. Он никогда не соглашался быстро создавать большие коллективы для научных исследований. Этим, а также чрезвычайной бережливостью в средствах, Курчатов отличается от многих других организаторов работ. Годы, затраченные им на подбор и воспитание научных и инженерных школ вокруг талантливых ученых и инженеров, полностью окупались последующим нарастающим темпом работ, и никто не может упрекнуть Игоря Васильевича, что он неоправданно расходовал народные средства.

       Правительством возложена на Курчатова большая ответственность, ему даны большие права. Называемых Курчатовым людей Государственный комитет обороны направляет к нему независимо от того, в армии ли они находятся или работают на военных заводах.

       Большинство съезжающихся к Курчатову имеют лишь то, что надето на них и собрано в небольшом чемодане. Остальное, включая книги и рукописи очень важные для ученых, потеряно при эвакуации и бомбежках.

       Первые заботы Курчатова - накормить и расселить прибывших. Это очень ободряет людей, испытавших тяжелые лишения военного времени.

       Вскоре число физиков, работающих с Курчатовым, достигает 2-х десятков.

       Однако не все верят в успех начатых работ. Есть и сомневающиеся, есть и злые языки, предрекающие безнадежность начатого большого дела. До Курчатова доходят эти толки. Но он не полемизирует, он занят делом. Работа начинается сразу.

       В Москве пустуют многие здания институтов, выехавших осенью 1941 года в глубокий тыл. Президиум Академии наук разрешает разместить лаборатории в Пыжевском переулке в здании Сейсмологического института. Здесь организован штаб будущего института. В Пыжевском обсуждаются главные задачи, проводятся организованные и стихийно возникающие семинары, где больше всех спорят Г.Н. Флеров, Я.Б. Зельдович, Ю.Я. Померанчук, Ю.Б. Харитон.

       Но уже не хватает места. Курчатов занимает пустующие помещения в здании Института общей неорганической химии на Большой Калужской. Там Г.Н. Флеров и вечно веселый В.А. Давиденко проводят опыты по резонансному захвату нейтронов при замедлении, то есть ведут измерения, которые должны уточнить, какая часть нейтронов, возникающих при делении урана, замедляется в однородной водородосодержащей среде до тепловых скоростей, чтобы вызвать новые реакции деления.

       На Калужской впервые у дверей лаборатории физиков, занятых атомным ядром, появляется вооруженная охрана.

       Игорь Васильевич очень часто посещает лабораторию, обычно под вечер, - день занят организационной работой. Детально обсуждает результаты измерений и возможные варианты условий замедления нейтронов. Опыты идут с большим трудом. Не хватает приборов, но моральное состояние коллектива замечательное.

       Спокойный, сосредоточенный на людях, Игорь Васильевич в лабораториях становится прежним пытливым исследователем, подвергающим сомнению каждый шаг и, как в пору открытия спокойного деления, требующим опровержения сомнений убедительным опытом или неоспоримой логикой.

       Пока сотрудники начинали опыты и теоретические исследования, Центральный Комитет партии поручает Курчатову готовить наступление широким фронтом.

       Признано необходимым развернуть работу сразу по всем направлениям, которые могут привести к успеху. Курчатов дублировал каждый путь. Наметили исследование цепной реакции на тепловых нейтронах с замедлением на тяжелой воде и параллельно на графите, разработку ряда методов разделения изотопов урана, получение цепной реакции на быстрых нейтронах. План был настолько велик, что для его подробной разработки не хватало сил. Необходимо было, как можно скорее, создавать новый институт и находить новые организационные формы работы.

       В июле 1943 года наши войска освободили Харьков.

       К.Д. Синельников сразу же едет туда, в полуразрушенные немцами лаборатории, и, согласовав план действий с Курчатовым, намечает пути и сроки их восстановления. Решено восстановить, прежде всего, электростатические генераторы и начать измерения элементарных констант, определяющих условия возбуждения цепных реакций. Лабораторию Синельникова назвали Лабораторией № 1.

       Заручившись поддержкой Государственного комитета обороны, И.В. Курчатов в это время ищет место для нового института. От нескольких зданий в черте города он отказался: "У института большое будущее, которого мы даже не можем предсказать сейчас. В городе тесно".

       Он останавливает свой выбор на недостроенном трехэтажном кирпичном здании за Окружной железной дорогой на краю необъятного картофельного поля в километре от Москва-реки. В нескольких сотнях метров от здания были расположены два недосгроенных одноэтажных каменных домика, два складских помещения, тоже еще без крыш, и в полукилометре от этого - двухэтажное здание небольшого завода медицинских рентгеновских аппаратов. Сосновая роща, несколько бревенчатых изб и две ветки железной дороги, пересекавших поле, дополняли пейзаж.

       Великоват домик, - рассуждает Курчатов, глядя на трехэтажное здание, но ничего... поместим в центре лабораторию, а в "крыльях" поселимся сами.

       Здесь, на краю бывшего Ходынского поля, служившего много десятилетий артиллерийским и пулеметным стрельбищем, начала строиться Лаборатория № 2 Академии наук СССР, сыгравшая огромную роль в решении атомной проблемы в СССР.

       Позднее эта Лаборатория превратилась в крупнейший Институт атомной энергии, носящий имя И.В. Курчатова.

       1943 год. В войне наступил перелом. Наша армия безостановочно гонит врага. В ноябре освобожден Киев, в январе 1944 года снята блокада героического Ленинграда, в апреле освобождена Одесса. Москва салютует победам.

       За истекший год и Курчатов достиг немалых успехов. Новое здание Лаборатории № 2 залито солнцем и сверкает белизной свежей отделки, невиданной в годы войны. Еще очень трудно: нет оборудования, нет приборов, нет мебели, но в воздухе уже чувствуется дыхание близкой победы. Настроение в коллективе приподнятое: радует перспектива вдохновенного труда над решением величайшей научно-технической задачи освобождения внутриядерной энергии. Начальник лаборатории обаятельный молодой академик (Курчатов избран в Академию только осенью прошлого года).

       В Лаборатории уже более полусотни сотрудников, включая всех, от Курчатова до кочегара. В нескольких десятках комнат на всех трех этажах нового здания начинаются эксперименты. Возрождается Курчатовский семинар по ядерной физике, для ограниченной аудитории по условиям секретности - по физике деления ядер и цепным реакциям.

       Курчатов неизменно ведет семинары, добивается ясности, привлекает новых докладчиков, из их числа подбирает сотрудников в институт. Но неотложные дела отвлекают его. Иногда, прервав семинар, он уезжает по вызову Правительства.

       В лаборатории В. И. Меркина готовятся опыты по созданию надкритичных масс на быстрых нейтронах для осуществления взрывной реакции.

       Курчатов организует опыты по исследованию поглощения нейтронов в графите. Спектральный контроль чистоты графита он поручает своему товарищу по Симферополю Н.Ф. Правдюку. Вместе с молодым энергичным инженером В.В. Гончаровым они устанавливают связи с промышленностью.

       На лужайке против окон кабинета Курчатова поставлены две большие армейские палатки. В них И.С. Панасюк начинает кладку графитовых призм, чтобы измерить поглощение и замедление нейтронов в графите.

       Необходимо наладить производство чистого металлического урана в больших количествах.

       Правительство поручает производство графита и урана Наркомату цветной металлургии. Научная работа все расширяется. Конец 1944 года ознаменован пуском циклотрона, чудом построенного во время войны всего за год.

       Настал май 1945 года с торжествами Победы над фашистской Германией. Домой возвращались тысячи счастливых людей, еще одетых в гимнастерки, но уже с радостью берущих в руки молотки и лопаты, встающих к станкам и садящихся за книги.

       Планы Лаборатории № 2 расширяются, силы ее быстро растут. Проектируются новые здания и для крупнейшего циклотрона, и для экспериментов по созданию уран-графитового реактора, разделению изотопов, и для проведения других исследований.

       Курчатов празднует вторую победу. Промышленность начала выпускать графит требуемой чистоты. Появляется металлический уран в необходимых количествах. Теперь в палатках Панасюка ведется кладка графита с ураном, исследуется размножение нейтронов.

       Игорь Васильевич Курчатов всегда в курсе всех дел, строго контролирует условия экспериментов, анализирует результаты, намечает все новые и новые опыты. Он принимает активное участие в составлении программы работы новых институтов, в привлечении к работе существующих институтов и проектных организаций.

       Немецкий фашизм разгромлен. Огонь войны скоро погаснет - японские армии уже не в силах оказать серьезного сопротивления. Каждому ясно, что для победы новое оружие не понадобится. Поэтому работа по овладению энергией атомного ядра развивается спокойно, без напряжения.

       Мирное применение атомной энергии будет величайшим триумфом науки. Наше дело будет служить человечеству, облегчит труд, даст счастье, о котором мечтали в 1933 году молодые Курчатов и Жолио-Кюри!

       Приближается долгожданный мир, завоеванный ценой безмерных страданий. Разрушение сменяется радостью созидания.

       На обширном поле против окон Лаборатории № 2 начинается строительство задуманных новых корпусов большого циклотрона, экспериментального уран-графитового атомного реактора и других зданий.

       В июле 1945 года поступило сообщение о взрыве чудовищной силы на испытательном полигоне Аламогордо в США.

       И.В. Курчатов и его ближайшие товарищи встретили это сообщение со смешанным чувством досады, удовлетворения и настороженности. Досады - потому, что американцы сделали это раньше. Удовлетворение - потому, что возможность взрывной самоподдерживающейся ядерной реакции теперь доказали и наши усилия приведут к задуманной цели. Никто больше не сможет упрекнуть Курчатова, что он занят делом, успех которого не доказан, и тратит большие средства в трудный для страны период. Настороженности - потому, что Америка ничего не сообщала о своих дальнейших намерениях в отношении этого величайшего достижения науки и техники.

       Строить атомные станции? Применять атомную энергию в других целях? Не успели утвердиться в мысли, что испытания в США направлены на прочный мир и торжество разума, как всего лишь через двадцать дней после Аламогордо раздались взрывы в Хиросиме и затем в Нагасаки, эхом отозвавшиеся на дипломатических встречах.

       Американское правительство вздумало навязать свою волю народам, отстоявшим свободу в кровопролитнейшей в истории человечества войне. Начался безудержный атомный шантаж, началась "холодная" война Соединенных Штатов Америки против своего недавнего союзника - Советского Союза. Кровавая война уступила место войне нервов.

       Правительство СССР призвало ученых и инженеров в кратчайший срок создать свою атомную бомбу. Без колебаний собрал Курчатов все свои силы и способности на решение этой задачи.

       Надо было защищать Родину от новой нависшей над ней беды. То, что сделали в Америке многочисленные ученые, эмигрировавшие из Европы, предстояло сделать Курчатову с немногими уцелевшими в войну и перенесшими лишения товарищами.

       Учитывая сложившуюся обстановку, неудовлетворительное состояние работ по Урановой проблеме в СССР, 29 сентября 1944 года, И.В. Курчатов направил письмо заместителю председателя Совета Министров СССР - Л.П. Берия.

       Письмо И.В. Курчатова по урановой проблеме

       Заместителю Председателя Совета Народных Комиссаров Союза ССР Товарищу Л.П. Берия

       В письме т. М.Г. Первухина и моём на ваше имя мы сообщали о состоянии работ по проблеме урана и их колоссальном развитии за границей.

       В течение последнего месяца я занимался предварительным изучением новых весьма обширных материалов (3000 стр. текста), касающихся проблем урана.

       Это изучение ещё раз показало, что вокруг этой проблемы за границей создана невиданная по масштабу в истории мировой науки концентрация научных и инженерно-технических сил, уже добившихся ценнейших результатов.

       У нас же, несмотря на большой сдвиг… в развитии работ по урану в 1943-1944 г.г., положение дел остается совершенно неудовлетворительным.

       Особенно неблагополучно обстоит дело с сырьем и вопросами разделения. Работа Лаборатории № 2 недостаточно обеспечена материально-технической базой. Работы многих смежных организаций не получают нужного развития из-за отсутствия нужного руководства и недооценки в этих организациях значения проблемы.

       Зная Вашу исключительно большую занятость, я всё же, в виду исторического значения проблемы урана, решился побеспокоить Вас и просить Вас дать указания о такой организации работ, которая бы соответствовала возможностям и значению нашего Великого Государства в мировой культуре. Москва. 29 сентября 1944.

       Ознакомившись с содержанием письма, Берия проявил некоторое беспокойство о положении дел в "Урановой программе". Немедленно доложил Сталину. Внимательно выслушав его доклад, Сталин поручает Берии подготовить соответствующее Постановление Государственного Комитета Обороны.

       Для оперативного решения вопросов при Совете Народных Комиссаров СССР создается научно-технический Совет - руководитель И.В. Курчатов.

       С назначением И.В. Курчатов перестает принадлежать сам себе. К нему приставляется круглосуточная вооруженная охрана в составе трех подполковников Госбезопасности, которые посменно были возле него.

       Жизнь под круглосуточным "колпаком" Берия становится непривычной, неуютной. Для нормальной жизни здорового человека нет времени, нет моральных и физических сил. На любые эксперименты и экспериментальные работы также не остается времени, даже за счет сна....

       Игорь Васильевич, его "штаб" временно разместился в здании одного из институтов Академии наук СССР в Пыжевском переулке. Туда и являлись все на "вызов "Бороды".

       Там были развернуты первые лаборатории. Кабинет Игоря Васильевича был на втором этаже. Как правило, Курчатов работал допоздна. И чем позже было, тем чаще заходил к нему Неменов с вопросом:

       - Не пора ли, Игорь Васильевич, закругляться?

       - Что это ты так о моем здоровье печешься? - удивился Курчатов.

       Однажды Неменов не вырержал, признался:

       - Да я сплю на твоем столе. Больше пока негде...

       Игорь Васильевич от души расхохотался и впредь, уходя, всегда говорил Леониду Михайловичу:

       - Постель готова!

       Правда, это длилось недолго. Вскоре Неменов получил номер в гостинице "Москва". Номер оказался комфортабельным, и теперь уже к нему приходили принять ванну друзья, в том числе Игорь Васильевич. Встречая его, Леонид Михайлович, повторяя интонацию Курчатова, говорил:

       - Баня готова!

       Все больше людей приезжали в Пыжевский переулок, все больше направлений работы определялось. Подходил к концу март, а Курчатов все был в Москве.

       22 марта Игорь Васильевич писал жене в Казань:

       "В Москве еще задерживаюсь. Главное, что меня держит, - это приезд Хлопина, после чего я должен пробыть в Москве минимум еще неделю. Если он в ближайшие дни не вылетит самолетом, то отправится, очевидно, поездом... Тогда я рассчитываю, что Хлопин будет здесь или в самом конце марта, или в первых числах апреля, и, следовательно, я приеду к самому твоему дню рождения, о чем очень мечтаю...

       ...Извини, что пишу мало. Очень много дел в первый период организации".

       После того, как Игорь Васильевич обосновался в Пыжевском переулке, туда одним из первых перебрался Г.Н. Флеров, а вскоре был вызван из Ленинграда и Игорь Панасюк. Он не видел Игоря Васильевича с самого начала войны и едва узнал его - так он переменился. Поскольку Панасюк был правой рукой Игоря Васильевича я должен читателю его представить - кто такой Панасюк?

       Игорь Семенович был любимцем у Игоря Васильевича, и для этого были основания. Вот, что рассказывал И.С. Панасюк:

       "В феврале 1938 года, когда я был студентом третьего курса инженерно-физического факультета Ленинградского Политехнического института, мне разрешили факультативно работать и учиться в лаборатории атомного ядра (ЛФТИ) Ленинградского физико-технического института, которой руководил И.В. Курчатов. Кроме того, еще было предоставлено право присутствовать и даже участвовать во всех научных семинарах по ядерной физике. Мне пришлось быть не только очевидцем открытия спонтанного деления ядер урана Г.Н. Флеровым и К.И. Петержаком в лаборатории И.В.Курчатова при ЛФТИ и радиевом институте Ленинграда, но и участвовать в дальнейшем исследовании этого поразительного явления природы.

       В августе 1940 года, когда я еще был студентом пятого курса, Игорь Васильевич предложил мне сдать экзамен в аспирантуру Академии Наук СССР для того, чтобы он мог взять к себе аспирантом.

       Конечно, я сделал все от меня зависящее, чтобы претворить эту идею в жизнь. Как только я защитил дипломную работу, меня сразу направили в ЛФТИ в качестве аспиранта И.В. Курчатова. Шаг за шагом, днями и вечерами теоретически, экспериментально и практически я не только готовился стать специалистом по разделению изотопов, но постепенно собирал все более сложные форвакуумные, вакуумные, нагревательные и тому подобные системы для лабораторного разделения изотопов урана.

       К маю 1941 года в своем распоряжении я имел металлический порошкообразный уран в количестве 100 грамм.

       В июне Игорь Васильевич и я на собранной установке уже получили ионный пучок, но дальнейшие работы были прерваны. Началась Великая Отечественная война".

       Людей, необходимых ему для работы, Игорь Васильевич "отвоевывал" очень напористо. Если упорно отказывались отпустить нужного работника, Игорь Васильевич действовал официально и извещал упирающего руководителя:

       - Правительственное решение. Придется отдать товарища...

       Постепенно Игорь Васильевич сделался не только по официальному положению, но и по существу подлинным научным руководителем советской школы ядерщиков.

       29 сентября 1943 года его избирают действительным Членом Академии Наук СССР. Авторитет И.В. Курчатова становится общепризнанным.

       В поход за энергией атома тогда двинулись и многоопытные геологи с приборами, настроенными на уран, и технологи, которым предстояло совершить революцию в процессах производства, чтобы обеспечить выпуск в массовых масштабах вещества, получавшегося до тех пор лишь в лабораториях.

       Коллективы, участвовавшие в штурме атома, были разбросаны по всей стране. Игорю Васильевичу нелегко было обеспечить тесное взаимодействие. Помогало этому то, что все главные решения вырабатывались коллективно.

       Мозгом огромного атомного дела в стране выступал Научно-технический совет, в состав которого входили самые выдающиеся научные авторитеты, лучшие организаторы науки и производства, конструкторы и инженеры. Игорь Васильевич отменно подходил к роли научного руководителя исследованиями в масштабе страны. Он держал все направления атомного дела в поле своего зрения.

       Одновременно занимался и циклотроном, и реактором, и разделением изотопов, и перспективными исследованиями.

       Когда в своих очерках я привожу отдельные факты из деятельности И.В. Курчатова, надо иметь ввиду, что разграничение их сделано для удобства изложения, фронт наступления нашей атомной науки был сплошным и неделимым. Это и определило успех.

       ... 22 июня 1941 года, в день начала войны, газета "Правда" напечатала беседу своего корреспондента с заведующим циклотронной лабораторией ЛФТИ Л.М. Неменовым, работавшим под непосредственным руководством И.В. Курчатова.

       В этой публикации рассказывалось, что построено двухэтажное здание, похожее на планетарий. Продолговатый корпус его увенчан куполом. В этом новом оригинальном здании ведутся монтажные работы. В ближайшее время будет установлен 75-тонный электромагнит высотой около четырех метров. Диаметр его полюсов - 1200 миллиметров. "Сейчас все оборудование готово" - такими словами заканчивалось сообщение газеты, предвещавшее скорый пуск большого ленинградского циклотрона.

       Нападение гитлеровцев на нашу страну перечеркнуло все планы. Но опыт создания мощного циклотрона перечеркнуть было невозможно. Для Игоря Васильевича строительство ленинградского циклотрона явилось первым крупным делом, в котором сочетались научные, технические и производственные задачи.

       Это был пробный камень организаторских способностей И.В. Курчатова, его умения руководить разнообразными коллективами специалистов.

       Опыт строительства пригодился в Москве в 1943 году, где Игорь Васильевич начал строить циклотрон. Он дальновидно полагал, что в неизведанной области, в которую решительно вступали советские ученые, надо опираться на данные научного эксперимента, каждый свой шаг подкреплять им, иначе легко сбиться с верной дороги, потерять время.

       Но прежде всего предстояло найти здание, где мог бы разместиться циклотрон, да и все "хозяйство" Курчатова, а потом, в условиях военной Москвы, изыскать дефицитные материалы для конструкции ускорителя.

       ...Курчатов и Алиханов объехали окраины Москвы. Они горячо спорили, где просить здание: ближе к центру или подальше от него. Подходящих свободных зданий в центре не было, значит пришлось бы ждать, пока выселят людей.

       Времени терять было нельзя. Поэтому Курчатов упорно тянул на окраину и искал недостроенное здание с хорошим участком. Ему приглянулся пустырь у Покровского-Стрешнева. Здесь стоял недостроенный корпус Института экспериментальной медицины. В здании не было ни окон, ни дверей, лишь перекрытия... Курчатов внимательно осмотрел корпус, потом обошел участок - к его удовольствию он был пустынным, заброшенным.

       - Придется просить этот дом, - решил Игорь Васильевич, несмотря на отрицательное отношение его спутника, который считал, что надо размещать институт поближе к центру. Но Курчатов настоял на своем: учел бурный рост института в перспективе. Возвратившись в рабочий кабинет, он написал ходатайство в Правительство.

       Курчатов пригласил Неменова и поручил выехать в осажденный Ленинград для подготовки и отправки в Москву оборудования и материалов, которые могут быть использованы при сооружении циклотрона. Выбор Неменова для поездки был очень удачным. Ведь именно он в начале войны руководил консервацией наиболее ценных частей и материалов циклотронной лаборатории. В каждом разговоре по телефону Неменов сообщал Курчатову все подробности и получал дополнительные указания.

       И вот Неменов сообщил: "Оборудование к отправке подготовлено. Теперь по поводу твоего поручения. Был на Лесном". Он сделал минутную паузу, видимо размышляя, как лучше передать, что дом пострадал. "С улицы в твоей квартире все видно". Игорь Васильевич понял намек.

Памятник И.В. Курчатову около Курчатовского института в Москве

       Отправка циклотронного оборудования из осажденного Ленинграда началась весной 1943 года. Это была трудная и очень важная операция. Электромагнит, весивший 75 тонн, остался в Ленинграде, от обстрелов он не пострадал и позже сослужил свою службу. Правительство удовлетворило просьбу Курчатова: предоставило институту недостроенное здание и прилегающий участок. Снова Игорь Васильевич поехал в Покровское-Стрешнево. Но, увы, дом был уже занят - там поселились рабочие авиационного завода. Они забили окна фанерой, пристроили двери и обживали "ничейное" здание.

       "Вот неожиданное препятствие! - подумал Курчатов. - Переселение потребует времени. А оно так дорого!"

       Снова срочное ходатайство перед Правительством, а дни бежали неудержимо. Не переселив рабочих, нельзя было форсировать достройку хотя бы части здания. Прошел месяц, пока подобрали жилой дом, куда переехали переселенцы.

       ...И тут Игорю Васильевичу пришлось, как он говорил, решать две задачи одновременно: достраивать корпус и сооружать в нем циклотрон.

       В мае 1944 года, когда институт переезжал в новое здание, кто-то выглянул в окно и заметил:

       - Весна здесь заметнее, чем в центре. Скоро травка подымется, цветы зацветут.

       Услышав эти слова, Игорь Васильевич посмотрел в окно на территорию института и с обычной для него энергией сказал:

       - Это пока первый этаж весны - травка, цветы. Добавим ей и второй этаж - кусты, затем еще цветущие деревья... Представляете, вся территория - настоящий сад! И будет у нас, так сказать, многоэтажная весна.

       Эти слова позднее воплотились в дело. По его призыву видные теоретики, маститые исследователи, молодые научные работники в свободные часы брались за лопаты и грабли, разбивали цветники, сажали деревья и кустарники.

       Постепенно территория института превращалась в сад, который содержался в образцовом порядке. За этим также строго следил Игорь Васильевич. Ни одна мелочь не укрывалась от его взгляда. Однажды, это было в 1954 году, он встретил на боковой аллее одного из сотрудников института и неожиданно спросил:

       - Почему люди не ходят по дорожкам, а протаптывают тропки прямо в зарослях?

       - Мне кажется, Игорь Васильевич, - ответил тот, - дорожки после дождя медленно просыхают, да и проложены не везде продуманно...

       Среди крупных дел, которыми занимался Игорь Васильевич, нашлось время и для такого малого как перепланировка дорожек. По его заданию заместитель по общим вопросам П.В. Худяков лично руководил прокладкой и асфальтированием новых дорожек...

       В сентябре 1944 года помещения для циклотрона были готовы. Монтаж, наладка оборудования завершалась.

       Неменов и его сотрудники делали последние приготовления к пуску. Курчатов часто заходил в лабораторию. Вечером он появился здесь вновь.

       - Как дела?

       - Идут понемногу, - повернулся к нему Неменов, возившийся у разгонной камеры.

       - Отлично, - повеселел Игорь Васильевич, - буду у наркома. Если пучок получите, сразу звони мне туда.

       Подготовка к пуску продолжалась. Привели в действие источник ионов, установили расчетную длину волны высокочастотного генератора и напряженность магнитного поля. Наступил ответственный момент - все понимали это. Смотрят на счетчик Гейгера. И вот он заработал.

       Получен первый пучок, вышедший за пределы камеры. Он был виден довольно отчетливо. На лицах участников пуска засияли улыбки.

       Первый в Европе пучок дейтонов выведен наружу!

       По традиции на пусках электростанций почетные представители наода празднично разрезают ленту, говорят яркие речи, провозглашают здравицы в честь строителей. Ничего этого у атомщиков не было. Без шума радовались они успеху.

       Теперь надо было срочно сообщить об этом Игорю Васильевичу! В тишине жужжит диск телефона. Леонид Михайлович просит наркома позвать Курчатова. Минутная пауза. Все смотрят на улыбающегося Неменова.

       - Слушаю, - раздался в трубке голос Игоря Васильевича.

       - Порядок!

       - Вы только прекратите пока, чтоб не испортилось. Подождите меня!.. Через час буду.

       Около четырех утра появляется Курчатов. Его первые слова:

       - Ничего не случилось? Включайте, посмотрим.

       Циклотрон снова запущен, пучок дейтонов выведен наружу. Игорь Васильевич, увидев конечный результат, весь засветился радостью.

       - Поздравляю, поздравляю, - подходит он к каждому, жмет руки.

       Было это в четыре утра 25 сентября 1944 года.

       Несмотря на ранний час, всей компанией отправились домой к Игорю Васильевичу, он жил в двух комнатах в новом доме.

       Неожиданно разбуженная Марина Дмитриевна сначала испугалась, а потом, когда узнала, в чем дело, рассмеялась...

       - Там у меня припасено шампанское, я словно чувствовал, что сегодня вы сделаете подарочек, - сказал Игорь Васильевич.

       С лица его не сходила счастливая улыбка.

       Значит, можно начать крайне нужное для страны накопление плутония. Особое значение, которое придавал первому циклотрону Игорь Васильевич в намеченной им программе овладения атомной энергией,- облучение азотнокислой соли урана нейтронами.

       При захвате нейтрона ядром урана-238 вначале образуется короткоживущий уран-239. Этот изотоп претерпевает радиоактивный распад. Его ядро испускает электрон. В результате образуется новый радиоактивный элемент с порядковым номером 93, который получил название Нептуний, с периодом полураспада 2-3 дня. Он переходит во второй трансурановый элементе порядковым номером 94. Он-то и был для того времени загадкой. Индикаторное количество загадочного элемента вскоре удалось получить. Игорь Васильевич поручил своему брату Борису Васильевичу исследовать его свойства.

       Результаты не заставили себя ждать. Подтвердились самые оптимистические предположения: реакция давала элемент, имеющий массовое число 239, - радиоактивный, испускающий при распаде альфа-частицы. Его имя - плутоний, период полураспада 24390 лет, то есть более чем достаточный для производства и накопления запасов. Но самое главное - ядра плутония делятся под действием нейтронов любых энергий, так же как и ядра урана-235. Делятся даже лучше, чем ядра урана-235, так как при этом испускается больше вторичных нейтронов. Три нейтрона на каждый акт деления!

       Значит, если осуществить цепную реакцию в природном уране с замедлителем, то уран-238, не принимающий участия в этой реакции, будет поглощать часть нейтронов, и из него получится делящееся вещество - плутоний. Накопив и выделив плутоний, можно будет осуществлять любые реакции и управляемые, и взрывного типа. Вот в чем был главный смысл пуска московского первенца - циклотрона!

       Это был первый шаг И.В. Курчатова в грандиозной атомной эпопее, достойно оцененной Правительством. 18 ноября 1944 года Курчатова наградили орденом Ленина.

       Сотрудники лаборатории Курчатова и физики старшего поколения в период Великой Отечественной войны были разбросаны по разным институтам и городам. Сил было мало, а к цели надо прийти как можно быстрее.

       Игорь Васильевич сам ведет те работы, которые по его мнению скорее всего приведут к созданию атомной бомбы. Он планирует: осуществить цепную реакцию в уран-графитовой системе, организовать производство плутония, тщательно в лабораторных условиях на возможно более точной модели оружия проверить расчеты развития цепной реакции на быстрых нейтронах, после этого выходить на полигон для осуществления взрыва.

       На первом этапе требовались металлический уран и чистейший графит в невиданных раньше количествах.

       Но точно определить, сколько их потребуется, Курчатов еще не может сказать, и он разрабатывает ясную, детально продуманную программу исследований. Надо измерить основные ядерные константы. Но ждать, пока измерят константы, нельзя. Да и узнав их, критическую массу и размеры реактора можно было определить, только проделав сложные вычисления. Вычислительная техника же в то время была еще очень слабой. Поэтому Курчатов сам ведет опыты по наращиванию уран-графитовых призм. Ему помогало несколько молодых физиков, инженеров и рабочих, собирающих и вновь разбирающих кладки урана и графита.

       И.С. Панасюк ведет основные опыты, выбирая оптимальные условия размножения нейтронов, испытывая новые партии графита и урана, производство которых начало развиваться. Б.Г. Дубовский, М.И. Певзнер и B.C. Фурсов выполняли расчет критических систем на тепловых нейтронах, расчет накопления продуктов деления урана и плутония.

       Б.Г. Дубовский проводит опыты по защите от гамма-лучей, собственноручно изготавливает счетчики, так как приобрести их еще нигде нельзя.

       Е.Н. Бабулевич проектирует и изготавливает систему регулирующих стрежней для управления цепной реакцией.

       Курчатов внимательно следит за работой, принимает участие в измерениях, чтобы лично убедиться в надежности полученных данных. Сравнив различные гипотетические, но строго логические пути, отмечает самые важные из недостающих сведений, направляет работу сотрудников.

       Я.Б. Зельдович создал общую теорию замедления нейтронов в бесконечной среде. Но размеры уран-графитовых призм Курчатов вынужден наращивать постепенно, по мере

       поступления от промышленности новых партий графита и урана. Тогда И.Я. Померанчук развивает строгую теорию размножения и изменения в пространстве потока нейтронов в таких призмах. Получилось, что поток нейтронов с увеличением размеров призм возрастает экспоненциально. Обдумывая постановку трех "экспоненциальных опытов" и вникая в физику явлений, Курчатов понял, как изменяется поток нейтронов с увеличением расстояния, исходя из общей теории Зельдовича.

       - Вот! Теперь ясно без сложных выкладок, почему получились такие формулы у Померанчука! - воскликнул он с удовольствием и повторил собравшимся ход своих рассуждений. Позднее его доказательство вошло в курс нейтронной физики.

       Когда экспериментаторы показывали ему полученные в опытах данные, начинали сложно объяснять их смысл, Курчатов перебивал, лукаво улыбаясь и исключая тем самым протесты:

       - Постой! Объясняешь слишком научно! Мы сейчас сообразим по-простому, по рабоче-крестьянски! - И с веселым задором делал расчеты, искал связи с ранее полученными результатами, находил место в составленной им ранее схеме, по которой развивались опыты, куда должны встать новые данные, восполнив недостающее звено.

       Разумеется, если стройность предыдущих рассуждений и намеченных схем возрастает, если логическая связь в прежних схемах нарушена, задумывается и ищет причину.

       Успокаивается лишь тогда, когда найден ясный физический смысл измеренного и внесены исправления в прежний ход рассуждений, имевших дефект, который теперь исправлен достоверно установленным фактом.

       Полученные результаты измерений на уран-графитовых призмах дали надежное основание для выбора оптимального шага решетки, - расстояние между кусками урана внутри графита - и выбора размера самих кусков урана. Измерения также показали, каким слоем графита надо окружить решетку, чтобы сократить до минимума потери нейтронов.

       Но рассчитать критический размер реактора, то есть диаметр шара, заполненного решеткой, все еще нельзя: недостоверны основные ядерные константы, и промышленность поставляет слишком неоднородные по чистоте партии урана и графита. Ясно лишь одно: потребуются десятки тонн урана и сотни тонн графита. Курчатов торопит промышленность, а сам возглавляет опыты, которые должны привести к осуществлению цепной реакции деления.

       14 ноября 1945 года на заседании специального комитета при Совнаркоме СССР было принято решение: поручить т.т. Б.А. Ванникову, Н.А. Борисову не позднее чем через пять дней окончательно определить совместно с И.В. Курчатовым место строительства завода 817 (теперь ПО "Маяк").

       30 ноября 1945 года на очередном заседании Специального комитета было принято предложение т.т. Б.А. Ванникова, И.В. Курчатова и других о строительстве завода 817 на площадке "Т" (Южный берег озера Кызыл-Таш Челябинская область).

       В 1957 году И.В. Курчатов писал: "Вспоминаю волнение, с которым впервые на континенте Европы мне с группой сотрудников довелось осуществить цепную реакцию деления в Советском Союзе на экспериментальном уран-графитовом реакторе "Ф-1".

       В первую очередь безграничные ядерные силы были направлены на изготовление разрушительного оружия.

       Я, как и все советские ученые, убежден, что здравый смысл, присущий народам, восторжествует, и недалеко то время, когда драгоценный уран-235 и плутоний будут использованы в атомных двигателях, движущих мирные корабли и самолеты, и на электростанциях, несущих в жилища людей свет и тепло".

       В январе 1947 года Курчатову было еще не до электростанций. Дипломаты США уже открыто призывали к атомной войне против СССР.

       Сколачивались антисоветские блоки, создавались военные базы, угрожавшие безопасности нашей страны. Американские газеты самонадеянно писали, что "секретом" атомной бомбы владеют только США, и на этом пытались обосновать их особые права на руководство мировой политикой. Секрет существовал только в умах политиканов. Для физиков, как мы видели, его никогда не было. Но для изготовления эффективного атомного оружия нашим конструкторам нужны были точные знания свойств ядерного горючего - изотопа урана с атомным весом 235 и плутония с атомным весом 239, да и самого горючего еще не было в достаточном количестве. Надо спешить с промышленным производством горючего и изучением его свойств. Первый реактор "Ф-1" еще не мог обеспечить получение плутония в количествах, необходимых для бомбы: из реактора не отводилась выделяющаяся энергия, при пуске он быстро нагревался, и от излучения был защищен только пульт управления, да и то недостаточно. Но опыт эксплуатации реактора "Ф-1" оказал огромную помощь в проектировании предприятий атомной промышленности.

Последняя прижизненная фотография И.В. Курчатова. 6.02.1960.

       Разработку проекта завода по производству плутония начали еще задолго до пуска "Ф-1". Различные варианты обсуждались на Совете при участии многочисленных инженеров и физиков. Руководители работ И.В. Курчатов, Б.Л. Ванников, А.П. Завенягин, В.А. Малышев вникали во все детали, но не могли сделать окончательного выбора, так как расчеты еще не были подтверждены опытом.

       К концу 1946 года проект реакторной установки в основном завершен.

       За это время на "Ф-1" накоплены первые порции важнейшего атомного взрывчатого материала - плутония. Надо было разрабатывать технологию извлечения его из урана и создавать, не теряя времени, химическое производство.

       Из двух образцов урана, облученных на "Ф-1", Б.В. Курчатов и Г.Н. Яковлев в 1947 году впервые в СССР выделил двумя различными способами две порции плутония-239 весом 6 и 17 микрограммов и изучили его важнейшие химические свойства. На основе метода, обеспечившего более полное выделение плутония, Б.А. Никитин и А.П. Ратнер в Радиевом институте под руководством академика В.Г. Хпопина разработали технологию, положенную в основу промышленного выделения плутония из урана.

       Корпуса химического завода в то время уже строились. Далеко от Москвы на Южном Урале, в живописном месте, осенью 1946 года развернулось строительство города, зданий лабораторий, подсобных сооружений, жилых корпусов.

       На закладку здания Первого промышленного реактора (объект "А") и для помощи в строительстве Курчатов направил в январе 1947 года своих ближайших сотрудников из лаборатории № 2 Академии наук СССР.

       Сочетая внимание к людям с редкой деловитостью, он вместе с Мариной Дмитриевной провожал их на вокзал и минуты до отхода поезда использовал для решения важных дел. Так случалось не раз и позже: на вокзале или в машине проходили краткие, но важные беседы, которые Курчатов умел к моменту расставания подытожить и принять решения, направлявшие деятельность отъезжающих и остающихся.

       Занятый неотложными делами по урану, Курчатов не забывает о будущем науки. Когда в 1944 году В.И. Векслер открыл новый принцип ускорения частиц с их фазовой фокусировкой, Курчатов тот час же детально обсудил это на своих семинарах в Лаборатории № 2 и пришел к выводу о сооружении новых типов ускорителей.

       Курчатов доказывает, что новый тип ускорителя, рассчитанный для ускорения протонов и дейтонов до гигантских в то время энергий (в полмиллиарда электрон-вольт), очень нужен. Сооружение такого ускорителя в Физическом институте имени П.Н. Лебедева сильно затягивалось. По настоянию Курчатова, вскоре Правительство взяло эту работу под свой неослабный контроль.

       Ответственность за постройку ускорителя Курчатов берет на себя. Организует в Лаборатории № 2 два новых больших отдела: радиотехнический для разработки электронных схем ускорителя и руководства всем технологическим проектом во главе с А.Л. Минцем и физический во главе с М.Г. Мещеряковым. Через несколько лет эти отделы превратились в самостоятельные институты. Первый - в Радиотехнический институт Академии наук СССР, второй - в Институт ядерных исследований в Дубне.

       Пока на объекте "А" и других шли строительные работы, разрабатывалось и изготовлялось новое оборудование, и промышленность накапливала необходимые тонны урана и графита, Курчатов мог иногда отвлечься от организационных хлопот и вновь целиком отдаться, как в годы молодости, увлекательным физическим исследованиям в Лаборатории № 2 на крупнейшем в Европе циклотроне с выделением пучков дейтонов. Курчатов, как много лет назад, в Ленинграде, шумный, веселый, бегал по коридорам лаборатории, с увлечением работал с группой молодых физиков, уже после войны получивших высшее образование.

       По рекомендации Челябинского Обкома КПСС я был направлен для работы на Базу-10 (так именовался "Маяк"). Первая беседа в Обкоме состоялась с полковником П.Т. Быстровым, директором Базы-10, который на мои вопросы, чем буду заниматься, не ответил, а почти шепотом на ухо сказал, как я должен добираться до Базы, и кто будет встречать. На этом наша встреча закончилась. К ночи следующего дня я прибыл на Базу, а утром был принят Е.П. Славским. Листая мое личное дело, он попутно задавал вопросы, связанные с моей трудовой деятельностью и семейным положением.

В.И. Шевченко

       Когда я спросил, чем буду заниматься, Е.П. Славский сказал: "Учиться, учиться". Затем достал чистый лист бумаги, что-то начал писать, закончив, вложил письмо в конверт, запечатал, сказал; "Это письмо при встрече вручить лично Курчатову. А теперь оформляй командировку и через три-четыре дня будь в Москве".

       Славскому было многое известно. Известно было и то, что моя встреча с И.В. Курчатовым обязательно состоится, известно, чем я буду занят, и каким будет результат моей командировки, Затем добавил: "В Москве у Казанского вокзала есть Рязанский тупик. В этом тупике за новым деревянным забором расположено здание. Из проходной позвони моему секретарю (он дал номер телефона), она будет в курсе твоего приезда и дальнейшей деятельности".

       Ни Е.П. Славский, ни работники отдела кадров не дали ответа на мои вопросы. Все продолжало оставаться тайной. Что ожидало меня впереди, я не знал и представить не мог. Получив командировочные, проездные документы, 7 июля 1947 года я отбыл в Москву, с разрешения Е.П. Славского на сутки заехав к семье в Челябинск.

       Перед отъездом, в кадрах с меня взяли подписку о неразглашении места дислокации Базы и прилегающих к ней населенных пунктов - это в то время было государственной тайной, за разглашение которой следовала уголовная ответственность. Из встречи с П.Т. Быстровым, Е.П. Славским и работниками "кадров" я понял, что создается очень важное производство. Но где именно, какова его направленность мне было неизвестно. Персонал управления, с которым я встречался, возможно, что-то знал, но говорить было не положено.

       Прибыв в Москву, на Казанский вокзал, сдав чемодан в камеру хранения, я стал искать Рязанский тупик. Но не так-то просто было его найти, не прибегнув к помощи дежурного милиционера.

       Попав, наконец, в Рязанский тупик, увидел новый деревянный забор, выкрашенный в зеленый цвет, и в нем проходную. Из проходной по телефону связался с секретарем Славского. Секретарь тут же вынесла пропуск, проводила в один из кабинетов, представив полковнику, который, как он сказал, был проинформирован о моем приезде.

       После ознакомления с моими "верительными грамотами" и короткой беседы полковник сказал: "Вы направлены на стажировку по новому производству и будете ее проходить в Лаборатории № 2 Академии наук СССР, куда вам и следует сейчас отправляться". Объяснив маршрут, он предупредил, что при выходе из станции метро "Сокол" с левой стороны есть стоянка местного автобуса с цифрой 17 на ветровом стекле, который и доставит к проходной Лаборатории. Он сказал, что из проходной я должен позвонить по телефону, и меня встретят.

       Я так и сделал. На мой телефонный звонок вышел сотрудник в форме морского офицера, мы прошли в его кабинет.

       После тщательной проверки моих документов, по телефону он доложил кому-то, что с Урала прибыл Шевченко. Положив телефонную трубку, сказал: "Пройдемте со мной, вас ждет Игорь Васильевич Курчатов".

       Поднявшись на второй этаж, мы попали в приемную. За одним из столов работала секретарь, а у входной двери кабинета сидел мужчина спортивного вида, как позже я узнал, это был телохранитель Курчатова.

       Сопровождавший меня офицер, открыв входную дверь кабинета (вход оборудован тамбуром), сказал: "Входите". Открыв дверь тамбура, я оказался в кабинете. За письменным столом сидел читающий какие-то бумаги мужчина, лет 40-45 с редкой бородой - это и был Игорь Васильевич Курчатов. Выйдя из-за стола мне навстречу, улыбаясь, подал руку, сказал: "Рад приветствовать уральца на московской земле". Пригласил присесть к приставке стола, а сам возвратился на свое место. Затем спросил: "Как там поживает Ефим?".

       Я не понял сначала, о ком идет речь, но затем сообразил - он интересуется Славским. После минутного замешательства я ответил, что неделю назад я встречался с ним - выглядит он хорошо, а живет, как мне показалось, нормально. "Ефим Павлович просил передать Вам письмо". Я вручил ему конверт, он вскрыл, ознакомившись с содержанием, сказал: "...будем вместе организовывать и осваивать новое дело на Южном Урале. (В общих чертах объяснил, каким делом буду заниматься). А для этого Вы у нас в течение трех месяцев по специальной программе прослушаете курс лекций, сочетая с практической работой на реакторе "Ф-1" и в Лаборатории. По окончании курса Вам предстоит отчитаться перед экзаменационной комиссией. По результату она определит дальнейшую Вашу судьбу".

       С этого времени и по декабрь 1951 года мне часто приходилось встречаться с Курчатовым во время учебы в Лаборатории, а затем на наладке, пуске и эксплуатации первого промышленного реактора "А" и экспериментального реактора "Аи".

       Из рук И.В. Курчатова в 1950 году я получил Премию Совета Министров СССР (постановление было подписано И.В. Сталиным), а в декабре 1951 года - орден Трудового Красного Знамени.

       А тем временем на Урале, на строительной площадке объекта "А", напряженно шли строительно-монтажные работы комплекса реактора "А".

       Игорь Васильевич, все еще надеясь, что вернется время, когда он с увлечением поработает в тиши лабораторий, покинул Москву, теперь уже на несколько лет, пока не закончился первый этап атомной эпопеи.

       Осенью 1947 года, когда наступили морозы, И.В. Курчатов вместе с Б.Л. Ванниковым приехал на Базу-10, на строительную площадку. Здесь уже вырос поселок, в котором жили рабочие, техники, инженеры различных специальностей. От поселка до места строительства реактора (ныне завод 156) - более 10 км, и Ванников, недавно перенесший инфаркт, решил, что ему будут трудны эти ежедневные поездки. Он поселился в вагоне, в непосредственной близости от строительства, Курчатов остался вместе с ним и безропотно переносил лишения морозной зимы.

       Игорь Васильевич на промышленной площадке (теперь завод 40) создает небольшой филиал Лаборатории № 2 с пусковой группой. После этого в Москве Курчатов спешно готовит специалистов к выезду на площадку, где в скором времени нужно пускать реактор.

       Игорь Васильевич проявляет большую заботу также о том, чтобы в Москве на работающем реакторе "Ф-1" могли практиковаться и получать полезные навыки инженеры, готовящиеся вести эксплуатацию строящегося нового в Евразии промышленного реактора.

       С легкой руки Курчатова, из среды этих практикантов, прошедших "первые университеты" сперва на ректоре "Ф-1", а затем на наладке, пуске и эксплуатации первого промышленного реактора, впоследствии выросло немало выдающихся специалистов и командиров атомной промышленности, внесших значительный вклад в ее развитие.

       В течение всего монтажа реактора Курчатов ежедневно приходил на объект, внимательно следил за ходом работы, на месте принимал решения, обеспечивая максимальную оперативность в строительстве.

       В административном здании реактора Курчатов оборудовал свой кабинет и здесь вo время монтажа каждый вечер собирал совещания, подводил итоги дня, намечал работу на завтра. Курчатов вызвал к себе из Москвы своих ближайших помощников - И С. Панасюка, Б.Г. Дубовского, Е.Н. Бабулевича, строивших и изучавших вместе с ним реактор "Ф-1", и поручил каждому из них следить за своим участком монтажа.

        В начале марта 1948 года, когда здесь, у нас на Урале, еще стояли крепкие морозы и завывали снежные вьюги, приступили к выкладке активной зоны реактора из графитовых блоков.

       В еще не полностью закрытом реакторном зале, над реакторной зоной был образован воздушный шлюз, не допускающий проникновения одновременно с холодным воздухом пыли и грязи из окружающего помещения. Там еще велись строительные и сварочные работы. Создание хороших условий помогло провести монтаж активной зоны реактора в сжатые сроки.

        Ответственной задачей при монтаже активной зоны реактора было не только рациональное распределение графита, но и непрерывный контроль чистоты кладки. Ведь даже случайно попавшие в кладку загрязненные изделия могли значительно ухудшить характеристики реактора. Используя специально созданные нейтронные зонды, физическая группа под руководством И.С. Панасюка обеспечила надежный контроль чистоты графитовой кладки на всем протяжении работ. По окончанию установки технологических каналов, а их было более 1000, и по завершении основного монтажа реактора, вновь произвели тщательное нейтронное зондирование активной зоны. Последовало заключение физической группы: "индекс" физического качества - на высоком уровне. Надо сказать, что это трудное время было отмечено удивительным энтузиазмом и единением. И безусловно, такую атмосферу создавал и сам Курчатов, который был оптимистом по натуре.

       Даже в серьезных ситуациях людей не покидало чувство юмора. Во время монтажа активной зоны, особенно с момента начала кладки графита, необходимо было строго следить за чистотой в реакторном пространстве. Очень опасались занесения в активную зону соединений бора даже в самых ничтожных количествах. Поэтому круг людей, допускавшихся в зону кладки, был крайне ограничен, и все они были обязаны переодеваться в специальную одежду. Как часто бывает в таких случаях, эти меры предосторожности немедленно вызывали много шуток и критических слов.

       Так, поступило предложение не допускать к монтажу тех, у кого имя Борис, поскольку в нем, безусловно, содержится "бор".

       Игорь Васильевич ежедневно приходил на строящийся реактор. Через большую водосливную трубу он не раз ползком, нещадно протирая свое зимнее драповое пальто, протискивался в подреакторную камеру, чтобы посмотреть сварку ответственной части сооружения.

       По вечерам Курчатов собирал совещания, на которых заслушивались сообщения ответственных специалистов и намечались очередные планы работ, требовавшихся по ходу подготовки реактора к пуску. Всегда радостно было идти на эти совещания. Каждый участник был уверен, что с ним хотят посоветоваться, узнать его мнение. Игорь Васильевич был демократичен, доступен для тех, кто болел за дело. С ним легко решались самые сложные вопросы...

       Май 1948 года. Закончен основной монтаж. Началось опробование механизмов и систем. Громадная работа развернулась по наладке многочисленных приборов контроля, автоматики и сигнализации. Несколько бригад механиков, электронщиков и электриков проводили проверку и отладку устройств регулирования, управления, защиты и дозиметрического контроля, добиваясь абсолютной надежности их действий. Завершен монтаж и опробование системы водоснабжения. Приступили к круглосуточной загрузке технологических каналов реактора урановыми блочками. Эту определяющую, но весьма трудоемкую операцию, требующую не только аккуратности, но и большого терпения, с большим энтузиазмом взялся проводить сам И.В. Курчатов, увлекая за собой Б.Л. Ванникова и руководителей завода.

       Они составили первую бригаду, проводившую загрузку урана. Их руками были заложены в каналы первые блочки и далее осуществлена загрузка большей части урана. Она являлась, в сущности, завершающим этапом в сборке реактора, поскольку в любой момент могла начаться саморазвивающаяся ядерная реакция. Вот почему И.В. Курчатов установил строгий непрерывный контроль за развитием ядерного процесса в реакторе с самого начала загрузки.

       В дни пуска на В.И. Меркина, как главного инженера, и начальников всех служб реактора легла забота о безупречном действии систем управления и аварийной защиты, теплотехнического контроля, дозиметрии, подача охлаждающей воды в реактор.

       И.С. Панасюку, как контролирующему физику, надлежало осуществлять бдительное наблюдение за показателями пусковой физической аппаратуры.

       7 июня 1948 года в 19:00 наступил решающий момент, когда роль руководителя и главного оператора у пульта управления реактором взял на себя Игорь Васильевич. Рядом, наблюдая за показаниями пусковых приборов, стол И.С. Панасюк, присутствующие главный инженер В.И. Меркин, начальник смены, дежурные инженеры не спускали глаз с индикаторов приборов главного пульта управления, готовые при появлении тревожных сигналов, срочно ликвидировать неполадки.

       Аварийные стержни взведены. Игорь Васильевич, нажимая кнопку, постепенно извлекает последний регулирующий стрежень. И.С. Панасюк постоянно информирует о росте показаний вторичного прибора ионизационной камеры.

       Наконец, подавляя волнение, все заметили, что вверх поползла линия на ленте самописца мощности, появление радиации начали регистрировать приборы дозиметрического контроля.

       И.В. Курчатов погасил цепную реакцию только тогда, когда мощность реактора достигла 10 кВт. Это произошло 8 июня в 0:30. Присутствовавших охватило глубокое чувство радости, когда Игорь Васильевич громко сказал: "Физика реактора в порядке". Все находившиеся в помещении главного пульта управления реактором поспешили к нему, поздравляя с успехом. Но Курчатов уже думал о следующих этапах эксперимента. "Дальше решать будет не только физика, но и техника, технология", - сказал он.

       И как всегда после завершения ответственного этапа работы с улыбкой произнес свое любимое: "Пошли отдыхать". Но начальники служб, начальники смен, дежурные инженеры, каждый на своем участке, приступили к комплексной подготовке оборудования и систем к пуску реактора с водой.

       Утром 10 июня руководители, ответственные за подготовку оборудования и систем, доложили главному инженеру объекта В.И. Меркину о готовности к началу подъема мощности реактора. Выслушав доклад В.И. Меркина о готовности, в первой половине дня Курчатов отдал команду подать воду в реактор и приступить к загрузке дополнительного количества урана. После каждой загруженной порции блочков Курчатов, находившийся на главном пульте управления, производил очередной пробный подъем регулирующих стержней. Только после загрузки пятой порции урана реактор с водой достиг критического состояния, когда было извлечено только две трети последнего регулирующего стрежня.

       "Реактор с водой пущен! - радостно объявил Курчатов, - но это лишь физический пуск. Теперь посмотрим, как поведет себя техника". Обращаясь к специалистам объекта, он сказал, энергичным жестом подчеркивая свои слова: "Теперь всё внимание технике - сейчас от нее зависит всё!".

       После короткого отдыха за пульт садятся И.С. Панасюк и И.В. Курчатов. Начался первый мощный пуск реактора. Это было в 20:00 10 июня 1948 года, мощность реактора была доведена до 1000 кВт. Оборудование, системы управления и контроля нового сложного объекта работали превосходно.

       И.В. Курчатов поздравил руководство и специалистов объекта и сказал: "Ну что ж, на сегодня довольно, пусть реактор всю ночь поработает на этой "тысячекиловатке", а днем мы продолжим повышение уровня мощности".

       Постепенное повышение мощности до проектной продолжалось несколько дней. Реактор был введен в режим непрерывной круглосуточной работы. Для сменного персонала устанавливается 6-часовая рабочая смена. С первого дня работы реактора было организовано непрерывное ведение "рулонного графика", на котором дежурный физик в каждой смене от руки прокладывал кривую показаний ионизационных камер (нейтронной мощности), дозиметров, расхода и температуры воды, выходящей из реактора и т.п.

       Завершающие события, ведущие к решающему пуску, развивались с исключительным динамизмом.

       И.В. Курчатов предупреждает и требует от всех ответственных специалистов и начальников смен - под роспись во избежание тяжелой аварии - строго следить за бесперебойной подачей воды в реактор. Об этом он делает специальную запись в оперативном журнале начальников смен. Четко распределены обязанности эксплуатационного персонала.

       Наконец наступил долгожданный день. 17 июня 1948 года в 17:00 по местному времени начался дальнейший подъем мощности реактора.

       Объем мощности осуществлялся ступенями. После стабилизации процесса на каждой ступени оценивалась работа оборудования и систем. Снималась картограмма радиационной обстановки по производственным помещениям.

       В 12:45 местного времени 19 июня 1948 года реактор достиг проектной мощности.

       По внутренней громкоговорящей связи И.В. Курчатов тепло поздравил весь персонал объекта "А", ученых исследовательских и проектных институтов, коллективы строительно-монтажных организаций, заводов-изготовителей и поставщиков оборудования и материалов, эксплуатационный персонал с большим успехом в деле создания и пуска Первого промышленного реактора не только в СССР, но и в Европе.

       И теперь пуск любого реактора нового типа - непростая вещь, а в то время пускали первый реактор большой мощности с потоком нейтронов в миллион раз превосходящим те, что удавалось получить в лабораториях. На первых порах, да и потом, не всё шло гладко. На каждом шагу подстерегали неожиданности, а время не ждало. Правительство непрерывно запрашивало о ходе работ и выполнении атомной программы. Прежде всего, спрашивали с Курчатова.

       В этот сложнейший период в августе 1948 года И.В. Курчатов становится Членом Коммунистической партии Советского Союза.

       Для отработки режима безотказного действия оборудования и систем реактора и для обеспечения его работы в целом Курчатов провел серию опытов, не боясь повредить первый и единственный в то время промышленный реактор. Будучи фактически руководителем всех работ, он никогда сам не давал команды персоналу, зная, что все инженерные дела подчинены администрации завода, и распоряжения должны исходить от нее. При пуске реактора Курчатов, по существу, занимался инженерными делами, но и при решении этих задач он никогда не терял присущего ему строго научного стиля работы. При нагромождении непонятных эмпирически добытых сведений возбуждался, требуя теоретического объяснения - "Эмпирически решаете! На пузе ползете, по-азиатски!" - немедленно начинал искать физические причины наблюдаемых фактов, будь это что-то непонятное или в поведении реактора, или в деталях механического устройства по выгрузке активных блочков урана, или в чем -либо другом.

       Когда реактор заработал, и в нем начал накапливаться плутоний, Курчатов немедленно организовал физические исследования ядерного горючего - ведь реактор дает гигантские потоки нейтронов. Из Москвы, из Лаборатории № 2, он вызвал физиков, быстро организовал постройку селектора нейтронов, гораздо более совершенного, чем тот, который был сделан до войны, и пока селектор строили, сам вел опыты с фильтрами. Здесь он был непревзойденным мастером еще с тех пор, когда стал изучать атомное ядро. Еще только шла наладка селектора, а Курчатов уже многое измерил, подтрунивая над сложной техникой, к которой он относился несколько недоверчиво. Но когда селектор заработал, и начали вырисовываться тонкие детали взаимодействия нейтронов с атомными ядрами, о которых из опытов с фильтрами можно было лишь догадываться, Курчатов тотчас признал его достоинства и организовал на первом промышленном реакторе постоянную физическую лабораторию. Первый реактор положил начало созданию атомной промышленности Советского Союза. Его пуск убедительно продемонстрировал, что процессом извлечения гигантских мощностей можно управлять, а от губительной радиации надежно защищаться. Страна начала получать в заводских масштабах ранее неведомый продукт атомного производства, новое ядерное горючее и расщепляющийся материал - плутоний. Грандиозный научно-производственный эксперимент, подготовленный и осуществленный под руководством И.В. Курчатова, увенчался успехом. Успех И.В. Курчатова и сложившегося вокруг него коллектива, явился результатом теснейшего контакта совместной работы ученых разных специальностей и работников производства, при большой помощи со стороны ЦК компартии и Правительства СССР. На будущем "Маяке" было введено в эксплуатацию радиохимическое и металлургическое производства.

       В декабре1948 года с Первого промышленного реактора была передана на переработку радиохимическому заводу первая партия облученного урана. С 12 января 1949 года радиохимический завод приступил к переработке облученного урана с целью извлечения оружейного плутония. Извлеченный плутоний передается на радиометаллургическое производство. В июне 1949 года металлургическое производство освоило технологию и выпустило первую продукцию, необходимую для снаряжения атомной бомбы. А в это время шла интенсивная подготовка к завершающему этапу. Накоплено достаточно плутония, изучены его свойства. Основываясь на расчетах физиков и математиков, конструкторы создали модели атомной бомбы.

       А в это время шла интенсивная подготовка к завершающему этапу. Накоплено достаточно плутония, изучены его свойства. Основываясь на расчетах физиков и математиков, конструкторы создали модели атомной бомбы.

       И.В. Курчатов привлек лучших физиков-экспериментаторов к тщательной проверке того, как будет развиваться цепная ядерная реакция в созданной конструкции бомбы. Опыт шел за опытом с величайшими предосторожностями, чтобы не выпустить реакцию из-под контроля, но в то же время, чтобы как можно ближе подойти к условиям, которые будут наблюдаться при взрыве.

       Сомнений больше нет! Все сделано правильно.

       Руководство торопит Курчатова выполнить решающий эксперимент - произвести первый взрыв. Наступил самый напряженный момент. Ответственность за испытание первой атомной бомбы Правительство возлагает на Курчатова. В период подготовки и проведение испытания, ему подчинены все участники испытаний: и воинские части, и гражданские лица. Надо сделать все, чтобы взрыв получился ожидаемой большой мощности. Но по законам случайностей есть небольшая вероятность, что он не удастся или будет уменьшенной силы. Как пойдет дальше работа в случае неудачи? Если первое испытание сорвется, все будут подавлены, нервы не выдержат напряжения, чтобы хорошо подготовить второе испытание. Поэтому Курчатов торопите изготовлением второго экземпляра бомбы.

       Взрыв должен многому научить и конструкторов оружия, и военных стратегов. Готовится разнообразная аппаратура для регистрации всех характеристик взрыва. В зоне будущего взрыва воинские части строят дома и другие инженерные сооружения, расставляют танки и артиллеристские орудия, которые на себе должны испытать силу взрывной волны и быть свидетелями успеха или неудачи. Для испытания биологического воздействия излучений в разных местах размещают животных - безгласных жертв достижений человека. Наконец, строят укрытые командные пункты, откуда будет произведен взрыв, и блиндажи лабораторий, где конструкторы и авторы физических разработок будут регистрировать процесс развития взрыва.

       На полигоне собрались создатели всех узлов атомной бомбы. Руководители-физики и инженеры своими руками доводят их до необходимой надежности. Работа идет круглосуточно. Курчатов и Завенягин лично следят за всеми приготовлениями, ведь от этого зависит успех испытания. Их обоих можно видеть то на месте будущего взрыва, то в помещениях сборки узлов бомбы, то в бетонированных блиндажах-лабораториях. Окончательная сборка бомбы ведется под неослабным наблюдением Курчатова и Завенягина. Наконец бомбу поднимают на башню, где она будет взорвана.

       На рассвете 29 августа 1949 года испытание прошло успешно в присутствии Верховного командования Советской армии, руководителей партии и правительства. Первый этап создания ядерного щита СССР был завершен. Этот героический труд ученых, рабочих, инженеров, техников в создании атомного производства был высоко оценен Правительством. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 29 октября 1949 года присваивается звание Героя Социалистического труда И.В. Курчатову, Е.П. Славскому, Б.В. Громову. Второй Золотой Звезды Героя удостаивается Б.Г. Музруков. 127 работников завода 156 награждены орденами, среди них орденами Ленина - 45 человек, Трудового Красного Знамени - 58 человек, "Знак Почета" получили 24 человека. Постановлением Совета Министров СССР от 16 мая 1950 года № 2108-814, подписанного И.В. Сталиным, группа ученых, инженеров, техников и рабочих удостоена премии Совета Министров СССР.

       В американской печати в 1947-1948 годах появились статьи, пугавшие сверхбомбой, якобы готовящейся в США. Наше Правительство запросило Курчатова и других физиков дать разъяснения, на чем основан этот шантаж. Основания были. Кроме урановой или плутониевой бомбы с цепной реакцией деления возможна другая - водородная, с превращением водорода в гелий и гораздо большим выделением энергии при равной массе заряда.

       Еще не все силы советских физиков были мобилизованы на создание бомбы. Курчатов советует привлечь и ученых старшего поколения, стоявших в стороне от атомных дел, и новое молодое поколение физиков-инженеров, которых война застала в университетах и институтах. Работа теоретиков шла уже полным ходом и показала, что водородное оружие может быть в сотни и тысячи раз мощнее атомного.

       После двух месяцев передышки Курчатов начинает новое наступление. Он то в Москве, то вдали от нее помогает быстрому развитию атомной промышленности. На короткие периоды возвращается к себе, в Лабораторию № 2, здесь проводит в первую очередь те работы, которые наиболее важны для атомной промышленности и которые необходимы для создания водородной бомбы. В ноябре 1952 года на атолле Эниветок в Тихом океане американцы взрывают водородное устройство и объявляют на весь мир, что у них есть водородное оружие. Но это не так. Как впоследствии признали и сами американцы, это было лишь громоздкое и нетранспортабельное устройство, основанное на принципах, непригодных для изготовления оружия.

       Курчатов со всеми участниками создания водородной бомбы наращивает темпы работы. Бомба изготовлена. С испытаниями медлить нельзя. Международная обстановка требует срочных действий. Напряженная работа предыдущих лет уже сказалась на здоровье Курчатова. Несколько разу него так сильно кружилась голова, что пришлось лечь в постель. Врачи определили спазмы сосудов головного мозга. Вновь приступая к работе, Курчатов со свойственным ему задором говорил друзьям: "У меня была микрокондрашка!". И на здоровье не жалуется.

       Возглавить испытание водородной бомбы Правительство вновь поручает Курчатову. 1953 год, август месяц. На полигоне собираются тысячи участников. Присутствуют руководители Партии и Правительства, командный состав всех родов войск, многочисленные инженеры и конструкторы.

       12 августа, 1953 год, под утро, еще до восхода солнца, остается 15, 10, 5 минут. Все ближе решающий момент. На командном пункте нажата кнопка. В те доли секунды, которые разделяли этот момент и начало взрыва, в памяти Курчатова, как в калейдоскопе, прошли картины разных периодов работы. Вот вьюжная ночь пуска первого реактора, люди в неуклюжих защитных костюмах, первые килограммы плутония, доставленные в места снаряжения атомной бомбы.... Не "подмочит" ли какая-нибудь случайность результата стольких лет труда, усилий стольких коллективов людей? Но вот на юге вспыхнуло зарево, и появился красный полукруг, похожий на восходящее солнце. Мрачная, нахмуренная природа не скрыла от наблюдателей это огромное светило, загоревшее над землей.

       После того, как зарево погасло, а облако растворилось в дымке, послышался раскатистый грохот.

       - Будет гигантская гроза! - сказал кто-то на КП.

       - Это и есть атомная гроза. Теперь она в наших руках, - добавил Игорь Васильевич.

       Над блиндажом КП пролетел ураган. Все задрожало - стойки, пол, лавки, закачалась лампочка под потолком.

       Присутствующие на командном пункте с затаенным дыханием продолжали наблюдать за поднимающимся на месте взрыва грибовидным облаком, вершину которого скрыла туча.

       Игорь Васильевич обратился к генералу - руководителю полигона.

       - Пора бы все посмотреть своими глазами.

       - Рано, товарищи, рано. Слишком опасно, - был ответ.

       Но нетерпение ученых было так велико, что все-таки не выдержали, сели в машины - и в путь. На первой - Игорь Васильевич в съехавшей на бок шляпе, с развевающейся по ветру бородой. Машины с учеными быстро объезжали различные участки полигона, где находились приборы, отмечавшие ударную волну, радиацию, световое излучение, степень радиоактивного заражения местности.

       Когда ученые во главе с Курчатовым вернулись на контрольный пункт, дозиметристы стали проверять их на радиоактивное заражение. Приборы сигнализировали о загрязнении.

       - Да... Нахватали вы рентгенов, - заметил начальник контрольного пункта и пригласил, - прошу в баню.

       - Что ж, пока обрабатывают результаты, можно и попариться, - пошутил Игорь Васильевич.

       Вскоре ученые в дезактивированной одежде были уже в городке. Мощность заряда точно соответствовала расчетам. Значит, конструкторы механизмов, обеспечивающих соединение всех частей заряда в критическую массу, не подкачали. Коэффициент использования делящегося вещества был высоким. На другой день закончилась обработка основных данных, полученных при испытании. Игорь Васильевич, ознакомившись с ними, предлагал, какие эксперименты можно будет поставить в будущем, записывал все, чем мог помочь полигону. На третий день Курчатов уехал. Тепло провожали его работники полигона. За короткий срок они успели полюбить его. Курчатов высоко отозвался о слаженности, самоотверженности всего воинского коллектива. Во время взрыва не только не было жертв, но и не случилось никаких происшествий. Взрыв первой в мире водородной бомбы прошел успешно.

       Так была "разбита" не только монополия США, но и развеян миф о превосходстве американской науки.

       Умом советских ученых, руками советских рабочих создана первая в мире водородная бомба.

Источник: Шевченко, В. И. Помню всю жизнь / В. Шевченко // ПрО Маяк. -2002. – 25 января, 1, 8, 15, 22, февраля, 1 марта, 23, 30 апреля, 17, 31 мая, 7 июня, 7 июля, 23 августа, 6 сентября, 11, 18, 25 октября, 1, 10, 15, 22 ноября, 6, 17 декабря; 2003. - 10 января, 11, 17 марта, 11 апреля.