Трудно поверить, что эти люди находились восемь часов в полукилометре от мощного радиоактивного выброса, но остались живы. Впрочем, далеко не все.
Спустя тридцать четыре года из ста человек команды № 360 пока удалось найти шестерых. Остальные молчат. Может быть, все еще боятся нарушить подписку о неразглашении или уже не могут это сделать.
Их специально отбирали в военкоматах по пять человек от района. Самых крепких, самых молчаливых московских мальчишек. Таких, кто никогда бы не рассказал об увиденном. Они были по возрасту веселы и, как полагается, полны надежд на новую жизнь. Получасовая поездка к горвоенкомату в мягком салоне черного лимузина - большой редкости для Москвы тех лет - обещала впереди что-то важное. Мечталось о подвигах, о доблести, о славе... Новые "мальчиши-кибальчиши" уходили служить в спецподразделение внутренних войск и гордились тем, что выбор пал на них.
Сказочному Мальчишу повезло больше - он погиб и не мучился оставшуюся жизнь в поликлиниках, не унижался в очередях. Он не успел разобраться в великом обмане, когда за маской любвеобилия государство скрывало ледяное равнодушие к его личной судьбе.
Новобранцев привезли двумя группами в Челябинск-40, где готовили начинку для атомных "пирожков" - плутоний. Достаточно одной его крупинки, чтобы на пораженных тканях начал развиваться рак. Вероятно, именно к "пекарне" по имени "Маяк" прорывался на своем самолете Пауэрс, пытаясь разведать, как далеко зашли русские в создании ядерного щита и меча. Сам полет стал известен всему миру, его же цель no-прежнему тщательно скрывалась.
Под грифами секретности, что тяжелее пудовых замков и надежнее сейфов, скрывались не только секреты военного производства, но и данные о радиоактивном заражении реки Течи и озера Карачай, куда сливались отходы. И, главное, о влиянии радиации на здоровье людей. Молчали врачи. Молчали пациенты. Связанные подпиской, они понимали друг друга без слов - по шифрам, датам, номерам воинских частей. Для непосвященных же, живущих вне района, который был обнесен тремя рядами колючей проволоки и охранялся лучше, чем еще одна государственная граница, эти цифры ничего не означали. К сожалению, столь же неизвестной для врачей в городских и сельских поликлиниках была и дата 29 сентября 1957 года.
Тем днем Володя Попов стоял у окна казармы. Его с друзьями только что привезли с поезда и определили в в/ч 3445. Он оглядывал место, где предстояло служить. Погода была тихой, безветренной. За деревянным забором части желтела роща, наполовину скрывавшая приземистое здание. Вдруг что-то сбило его с ног, бросило на пол, осыпало разлетевшимся стеклом. На месте здания, что виднелось из-за забора, вертикально стоял столб выброса. Как стало теперь известно, от перегрева взорвалось одно из хранилищ радиоактивных отходов. Металл, бетон, дерево - все превратилось в серую муку, медленно опадавшую на землю. Хлопья залетали в казарму через выбитые рамы, кружились по коридору, расстилались на полу. Солдаты выскакивали на улицу, и "снежинки" тихо облепливали стриженые головы, руки, плечи. Их стряхивали, но тут же садились новые. Несколько часов ребята смотрели на это зрелище, пока в сумерках уже не начала теряться полусфера, оставшаяся от взрыва. На вечернем небе появилось свечение. Небольшие яркие оранжевые палочки, как люминесцентные лампы, танцевали в небе, прыгая с места на место.
И хотя уже через час во дворе появились дозиметристы с зашкалившими счетчиками, новобранцы не понимали, что произошло. Проголодавшись, они поели картошку с капустой, слегка "приправленную" теми же хлопьями, послушно вымыли пол голыми руками. Только спустя восемь часов за ними пришли машины.
На следующий день к вечеру их отвели в баню: "Смывайте с себя всю грязь, ребята". "Какую грязь? - недоумевали они.- Мы уже помылись". Но снова и снова их заставляли подставлять розовые юношеские тела холодным струйкам душа, избавляясь от невидимой "грязи".
Наконец выдали новое обмундирование, приказав сжечь гражданские вещи. В костер полетели рубашки, костюмы, ботинки. А хлеб, овощи, колбасу и другие продукты, заботливо уложенные материнскими руками в вещмешки, стало жалко. Новобранцы сидели у костра и ели свои запасы, по-своему выполняя приказ: уничтожить. Еще недавнее радостное состояние напрочь исчезло. Все стало как-то невыразимо плохо. Кружилась голова, многих тошнило, от-крылся понос.
Самым большим проявлением заботы о них было строительство дополнительных деревянных туалетов, старых - в кирпичных казармах - не хватало. Те, кто отдал приказ, видимо, знали, с каким заболеванием имеют дело, а потому в первую же очередь с солдат взяли подписку о неразглашении того, что видели, запугав самыми страшными сроками за любое неосторожное слово.
Сегодня ветераны команды № 360 всех спрашивают: почему их не госпитализировали, не лечили? Чей это злой умысел? Он, наверное, был, но не конкретной личности, а того времени. Нужно было готовиться к третьей мировой войне, делать бомбы, ракеты. И разве здоровье солдат имело хоть какую-то ценность рядом с начинкой для боеголовки?
После принятия присяги их разбросали по разным отрядам, где они имели в полном объеме и марш-броски, и прочие прелести солдатской жизни. На Женю Гераскина, когда по дороге со стрельбища он упал, и из носа пошла кровь, командир заорал: "Ты специально расковырял нос!" Володя Попов неоднократно терял сознание на ходу и не мог бегать. Его бессилие принимали за леность и прописывали "трудотерапию". У Бориса Комарова открылись язвы на ногах, а в санчасти ему поставили диагноз - "следствие перемены климата",
Солдаты уже начали догадываться, какой у них настоящий диагноз: лучевая болезнь. Из-за нее они, самые-самые отборные, оказались в положении "доходяг". Но сказать об этом не имели права ни офицерам, ни врачам. Может быть, те тоже знали, но могли разве что только посоветовать, как один майор: "Пейте водку и не ходите под рентген". Или повздыхать, как санитарки в госпитале: "Посмотрите, солдатики, что с вами-то будет через двадцать лет
Часть "мальчишей" была комиссована. Кто через полгода, а кто и сразу, как призванный "по ошибке". Диагнозы им ставились различные, а врачебные комиссии при военкоматах ничего подобного не находили, но подтверждали, ведь заключения подписывались докторами медицинских наук. Да и сами солдаты возвращались явно больными.
Шли годы. А болезни только накапливались, и единственным лечением оставалась подписка о неразглашении, данная на всю жизнь. Она отбивала всякое желание ходить по врачам. "Мальчиши" старались не вспоминать то, что видели. Лучший способ хранить тайну - забыть ее. Но она сама пpocтупала на них язвами, одолевала хроническими заболеваниями, головными болями, заставляла сомневаться в истине, что молчание - золото. И все же терпели. Слишком страшно было нарушить Государственную Тайну. Так, наверное, и сгинули бы они в безмолвии, если бы с этой темы в конце концов не было снято табу.
- Вот гласность и до нас дошла,- решили "мальчиши".- Значит, государство собирается отдавать долги. Много нам уже не нужно, главное, детишек подлечить. Может, кто-нибудь из них, как и дети Чернобыля, поедет на Запад на консультации.
Напомнили они о себе, где служили. Их очень вежливо попросили принести справки. Они - к документам. А там никаких упоминаний о команде № 360, нет даже списков личного состава. Как будто вообще ее никогда не было. В военных билетах указаны "липовые" даты - изменены день призыва и номер части, куда они сначала попали. Получается, что не было их рядом со взрывом, только спустя месяцы привлекались к ликвидации его последствий, где и получили 24 рентгена. Таких военнослужащих было еще несколько тысяч.
- Нас нельзя рассматривать в общей массе,- доказывает Владимир Попов.- Ликвидаторы приезжали позднее и всего на несколько часов. Мы же основную дозу облучения получили в первые восемь часов после взрыва. По каким-то причинам нас сразу не обследовали и спрятали по разным частям. По нашим расчетам, мы должны были получить более 500 рентген. Тогда организм по молодости как-то переборол лучевую болезнь, но теперь нас настигает "бластомогенный эффект" - последствия взрыва.
- Служили-служили наши ребята,- вздыхает жена Евгения Денисова, который уже весь высох и весит 46 килограммов,- все здоровье потеряли. Теперь никому не нужны оказываются. Хоть какую-то помощь должно нам государство оказать.
В конце ноября Е. Денисова обследовали в шестой клинике Минздрава СССР, и, как сказано в справке, "клинических проявлений лучевой болезни не выявлено...". Скорее всего, такие же справки получат и остальные ветераны команды № 360.
Я не специалист-радиолог и не знаю, можно ли определить лучевую болезнь по ее "следу" и что остается, когда она уходит. Я не знаю, что действительно произошло с этими людьми после того, как они прожили треть суток под радиоактивным зонтиком,- лучевая бо-лезнь, или преходящая лучевая реакция, или просто всех внезапно охватившая дизентерия, дерматит, грипп и что-то еще. У меня нет оснований не верить человеку, чья подпись стоит под справкой, - члену-корреспонденту АМН СССР, профессору А. К. Гуськовой. Она изучает влияние радиации на организм человека с начала пятидесятых годов. Почти все больные из Челябинска-40, Чернобыля, других мест проходили через нее. Конечно, у многих в пятьдесят лет здоровье может быть, как у семидесятилетнего, могут родиться и больные дети. Но когда такое вдруг оказывается у тех, кто собрался в одном месте в одно время, то спрашивается: что же все-таки произошло в том самом месте? Или ничего не было?
- Конечно, лучше, чтобы не было,- вздохнул Владимир Попов.- но ведь было. А теперь мы уже не можем работать в полную силу. Не хватает здоровья. Сослуживцы косо посматривают: за что деньги получаем, если практически не выходим с больничных? Можем скоро на улице оказаться, а до пенсии еще далеко. Придется голодной смертью умирать.
Да, такого конца "мальчиши" не могли себе представить. Вместо славы - полуголодное существование. Вместо мечтаний защитить мир и сделать его справедливее - заботы о том, как добиться статуса инвалида Советской Армии.
Говорят, что молодежь нынче безыдейна, цинична, во всем ищет выгоду. Кто же захочет идти дорогой отцов и повторять их ошибки, когда перед глазами такой горький опыт...
Источник: Филиппов, С. Команда № 360 / С. Филиппов // Огонек. - 1992. - № 4. - С. 30-31.