Н. Обухов


НА "ГРАФСКИХ" РАЗВАЛИНАХ

       Последний воскресный день сентября 1957 года был обычным выходным. Население закрытого города Челябинск-40 безмятежно отдыхало. В парке играла музыка, там собралось много отдыхающих. Было тихо, и казалось, так будет всегда. Кто бы мог подумать, что через несколько часов грянет роковое событие, которое войдет в мировую историю, сформирует, правда, задним числом, вслед за Чернобылем, радиофобию - негативное отношение к ядерной энергетике в целом. Тогда это было малозаметное событие для тех, кто вне зоны, о нем громко заговорят лишь через три десятилетия.

       "Безмятежно отдыхали" - сказано, конечно, с преувеличением. Непрерывный химико-технологический процесс комбината не мог себе такого позволить. Отдыхали лишь те, кто был свободен от дежурств. Режим на комбинате был жестким: четыре смены по шесть часов работали, пятая отдыхала. Смены начинались в 01.40, 7.40, 13.40, 19.40.

       В шесть часов вечера на работу уезжала очередная смена. Молодой оператор отделения 15-а третьего цеха заводя 25 прибыл, как всегда, вовремя. Проверил состояние оборудования, приборов, вошел, как говорится, в курс. Отделение 15-а находилось в отдельно стоящем здании под номером 113 и являлось звеном в технологической цепочке. Отделения 6 и 15 располагались в основном, 101-м. здании. Главная щитовая находилась на отметке плюс 10, там же был и начальник смены, связь с которым была по прямому телефону. Отпустив смен-ного, молодой оператор позвонил начальнику смены, доложил обстановку и приступил к дежурству. К этому моменту он проработал самостоятельно всего два месяца.

       Взрыв громыхнул страшно, хлестко, неожиданно. Зазвенев, вылетели рамы. Показалось, что содрогнулась вся земля. Столб пыли, грязи, каких-то обломков и ошметков уперся в небо. Над местом взрыва образовалось облако, которое медленно поплыло на северо-восток.

       Оператор нe столько испугался, сколько растерялся. Схватил телефонную трубку - никто не отвечал. Выскочил из здания, встал за стенку, противоположную взрыву: так когда-то учили. Увидел, как к месту взрыва бежали чекисты, солдаты и офицеры с оружием. Возможность диверсии отрицать было нельзя.

       Через открытую дверь оператор услышал за стенкой телефонный звонок. Забежал, поднял трубку:

       - Ну, как ты там, жив? - услышал он наигранно бодрый голос начальника смены. - Все нормально, работай как ни в чем не бывало, это учения.

       "Уж какие там, к черту, учения", - сообразил молодой оператор. Но уверенность начальника передалась и ему. После все пошло своим чередом, как будто ничего и не случилось.

       Моя трудовая карьера в качестве технологического персонала, то есть оператора химпроизводства, началась здесь, в отделении 15-а в здании 113, но прямым участником тех событий я быть не мог по причине своего несовершеннолетия. А то, что я рассказал, слышал от самого оператора и записал с его слов. В тот момент я трудился на РМЗ. Слесарь-одиночка пятого разряда, но уже внесенный в список аварийщиков.

       После Нового года меня направили в цех.№ 1 завода 20. Незадолго до этого там тоже случилась авария, которую даже аварией-то назвать нельзя, так, выплеск раствора с высокой активностью. Погибло двое, третьего самолетом отправили в Москву.

       Гробы стояли в клубе имени Ленинского комсомола. Прощаться приходил весь город. Не знаю, может быть, у кого-то и возникала мысль бросить все и "рвать когти", но после этого, по сути, ничего не изменилось: жизнь продолжалась, люди работали, хотя многие не исключали, что подобное могло повториться и с ними. Смерть товарищей воспринималась как какое-то недоразумение, да и только.

       А вообще-то народ здесь был доброжелательный, открытый, веселый, с большим чувством юмора, любящий и умеющий пошутить, "подколоть" друг друга. Новичку могли дать ведро и послать за вакуумом. Сам видел, как молодого рабочего, прибывшего из Закарпатья, сварщик заставил "выполнять задание", и тот с деловым видом осторожно держал пережатый кабель, поскольку "току много".

       Радиоактивное облако, образовавшееся в результате взрыва 29 сентября 1957 года, как уже отмечалось, двигалось на северо-восток. Это было, если так можно выразиться, спасительное направление. При другом направлении ветра радиоактивным облаком были бы накрыты и объекты самого комбината, и города, и соседних городов. Но и при этом постра-давших было немало, затраты огромны. Тысячи людей были переселены, получили компенсацию за жилье, имущество и скот. После тяжелейшей войны прошло только 12 лет, государство еще не оправилось от нее, а за каждый дом, каким бы он ни был, выплачивалось по 40 тысяч рублей. Для сравнения: добротный дом в Кыштыме или Каслях стоил тогда 10- 12 тысяч. Оплате подлежал и домашний скот, вплоть до последней курицы. Приличные день-ги выплачивались на приобретение одежды, обуви, мебели, ведь все свое пострадавшие вынуждены были оставить на месте.

       Для тех, кто не пожелал уезжать далеко, был выстроен поселок Новая Теча, на берегу озера. Оказывалась материальная поддержка и тем, кто строился в ближайших населенных пунктах. А вот для желающих уехать подальше было построено немало временного жилья, которое, как водится, превратилось в постоянное. Наверное, потому, что сменилось правительство. У нас ведь принято каждому новому правительству начинать заново и не отвечать за деяния предыдущих. А гриф "секретно" не позволил пострадавшим куда-то писать, отстаивая свою правоту. Недолго было схлопотать обвинение в раскрытии государственной тайны, а то и в измене Родине. И люди молчали.

       К июню 1958 года бригада, трудившаяся на 25-м, выработала свой ресурс, ее надо было менять. Настала наша очередь. Работа на месте аварии была несложной, но каждый день по наряду-допуску, при норме 0,2 рентгена в смену. За месяц мы "хватали" около 5 рентген. Именно такая норма была определена позже ликвидаторам-"чернобыльцам" на весь период. В те же далекие времена, чтобы быть списанным с основного производства, можно было набрать и до 350 рентген. Почувствовали разницу: 5 и 350? При этом ликвидаторы-"чернобыльцы" сразу получали справки, а ликвидаторы-маяковцы ждали их почти 40 лет.

       Официально регистрируемых 0,2 рентгена в смену некоторым казалось маловато (эти рентгены никто не видит, а о будущем здоровье мало заботы), и они добровольно шли на дополнительные заработки. Помню, бригада, отработав по допуску, сидела в бендежке и травила баланду. Прибегает мастер из ОГМ и предлагает "калым": по тысяче рублей на человека, графин спирта и талон на бесплатный обед. Пошли. Работы на 30-40 минут. Вы-ложили кассеты, сварщики что-то разрезали, слесари зацепили это тросом лебедки, вытянули, забросили в тракторную тележку. "Беларусь", облепленный свинцом, подхватил груз и увез. В такие моменты внеплановых работ никто не знал, да и не мог знать, кто какую дозу подхватил.

       Шикарнейший обед в столовой плюс стакан глюкозы, плитка шоколада да еще с графинчиком спирта многих делали "героями". Увидеть подвыпившего рабочего на территории комбината было равносильно ЧП. А эти были исключением. Им можно, они - "смертники". Кстати, поясню для непросвещенных: тысяча рублей в те времена-это месячная зарплата высококвалифицированного рабочего. Финансировалась атомная промышленность щедро, и это давало возможность рублем "прикрывать" любую авантюру. А за 30 минут получить более чем месячную зарплату - лакомая приманка, на которую клевали охотно.

       Жил со мною по соседству не алкаш даже, а так, мелкий алкашишка, маленький, шупленький, убежденный, что тратить деньги на что-либо, кроме выпивки, преступление. Питался он один раз в сутки на бесплатные талоны, зато съедал все без остатка, потом мучился животом, ведь съесть тот обед не под силу иному здоровяку. Холодная закуска, мясная или рыбная; полная порция борща, супа или солянки на первое; гуляш, рагу или что-то иное с гарниром на второе - наложат гору; внушительная порция каши, творога или запеканки; два стакана на третье. Съест все, до вечера помучается, потом идет за водкой. Пил до тех пор, пока не вырубится. Утром на голодный желудок на работу. И один из мастеришек (другого слова не подберу) охотно использовал его пристрастие к спиртному: запишет алкаша на спецнаряд, тот деньги получает и отдает ему, а сам остается ни с чем, зато прикрыто его нетрезвое поведение. В одну из суббот пригласили этого мастеришку в общежитие, выпили, там по-мужски предупредили, чтоб духу его на заводе не было. Подействовало: с завода он ушел, в городе его тоже и больше не видел. А алкашок вскоре уехал на родину, говорили, что пить бросил.

       На 25-м мы проработали полгода, последствия аварии были устранены быстро. Искореженные трубы, задвижки были разрезаны на части и вывезены на могильники. Воронку засыпали и, кажется, даже заасфальтировали. Впрочем, этим занимались военные строители.

       Нам же другой работы хватало. Приходилось менять часто выходящие из строя вентили, а это, как правило, в нишах и "каньонах", где нередко были "высокие поля". Не обходилось без казусов. К примеру, срочно нужно было заменить прохудившийся вентиль. Место неудобное, находиться около него можно было не более пяти минут. Собрали нескольких слесарей, четко определили задачу каждому: один откручивает болты, другой снимает вентиль и устанавливает новый, третий вставляет болты и закручивает гайки, сколько успеет, последний эти гайки он окончательно заворачивает и все проверяет. Дозиметрист с секундомером дает команды. Пошел первый, второй, третий. Все идет по плану. Потом пошел последний, выходит, сдергивает с лица "лепесток" и радостно докладываем, что все открутил и вентиль снял. Кто-то не сдержал смешок, а мастер схватился за голову: где найти еще людей, чтобы исправить то, что натворил последний?

       Пришлось поработать бригаде и на озере Карачай. Издалека оно смотрится довольно живописно: небольшое озерко, березки белоствольные вокруг, желтые пляжи. Но в этом "песочке" вся таблица Менделеева, а березки-то без единого зеленого листочка.

       После работы на 25-м наша бригада была расформирована. Я попал на 37, где шла сборка нового атомного реактора, и где действовала "женевская" норма-0,05 рентгена, но существовала опасность наглотаться xимических газов, выделяемых при мытье кессонов и урановых прутьев дихлорэтаном. Потом был другие объекты, и все "грязные". Моей же мечтой было стать оператором. Однажды я побывал на главном пульте управления с несметным числом различных приборов, кнопок, рычажков, мигающих лампочек. Операторы одеты во все белое: комбинезон, шапочка, даже носки. Не белыми были только тапочки. Предельно деловая обстановка, никакой суеты, серьезная работа с приборами - все это для неискушенного темный лес, для специалиста-поле действия. Это не могло не привлекать. И мне разрешили стажироваться только в апреле 1960 года, но для этого пришлось поступить в Южно-Уральский политехникум на факультет "Технология неорганических веществ". Стажировка шла не менее двух месяцев, мне разрешили самостоятельную работу раньше. Начальник цеха, убедившись, что у меня все нормально, оставил один на один со всем отделением.

       Марганцево-ниобиевая очистка плутония - важное и непростое звено в технологической цепочке. Здесь закон для каждого-доскональное соблюдение техрегламента. Дисциплины мне было не занимать, и вскоре я почувствовал себя уверенно, а вместе с уверенностью пришла любовь. Я влюбился... в свою работу. Приближение выходных меня раздражало, но зато радовался, если сменщик не приходил, и мне можно было остаться еще на смену. Я вникал во все, облазил, осмотрел все оборудование, обнаружил немало недостатков, внес множество предложений по их устранению. Предприятие, ра-ботающее на оборону, поощряло творческий поиск. Предложения специалистов не просто принимали, их внедряли, а для трудоголиков это бальзам на душу. Как после такого не полюбишь работу? И это не было игрой "на зрителя". Начальство мои старания заметило и оценило, и к октябрьским праздникам мое фото уже красовалось на цеховой доске Почета, а я успешно сдал на шестой разряд.

       Прошел год. Третий цех объединили с четвертым, меня перевели на седьмое отделение старшим оператором. Жаль было расставаться с "графскими развалинами", как называли 113-е отделение, но перспектива роста не давала засиживаться на месте.

Источник: Обухов, Н. На "графских развалинах" / Н. Обухов // Вечерний Челябинск. - 1999. - 2 июня. - С. 6.